Безумные ночи

1

Мир красного цвета

— Приветствую, друг мой, — сказал Миконос, когда я открыл на его стук.
Он был одет в шорты с майкой и ухмылялся во все зубы, как лошадь.
— Привет, — ответил я и пригласил его войти.
В моем скромном бунгало не было мебели. Миконос вошел, осмотрелся и уселся прямо на дощатый пол.
— Не ожидал тебя увидеть, Миконос.
— Я тут подумал: дай зайду. Ничего?
— Конечно, ничего. Просто я удивился.

До этого мы с Миконосом виделись дважды. В первый раз — несколько лет назад, когда его выгнал духовный учитель, а соученики отвернулись от него — по слухам он угрожал прибить их бейсбольной битой.

Потом, за неделю до его появления на моем пороге, я столкнулся с ним на пляже. Мы сидели, говорили о Боге — Миконос зовет Бога «Великая» — смотрели на проходящих мимо женщин. Миконос изложил свою теорию о духовности женских гениталий, чем, надо признаться, немало меня шокировал.

Я пошутил, что он помешан на женщинах, и в ответ он спросил, глядя мне в глаза: «А тебя-то что волнует, кроме секса и смерти?» «Немногое», — пришлось признаться мне, и он кивнул. На мгновение всё замерло — ни звука, ни движения, я даже затаил дыхание — а потом Миконос собрался уходить. Тогда я объяснил ему, где мое бунгало, но никак не ожидал, что он и в самом деле зайдет в гости.

— Холодненького не найдется? — покосился Миконос на холодильник.
Как я понял, речь шла о пиве. Только у меня его не было. Я не пил. Я вел очень строгую жизнь. Три часа в день я занимался духовными упражнениями и был строжайшим вегетарианцем.
— У меня нет пива, — признался я.

Он просидел на полу еще несколько минут, рассказал пару сплетен — и ушел. А я пожалел, что не держал пива. Мне очень хотелось с ним поговорить — от него я мог бы узнать много нового.

Миконос был груб и некрасив. По слухам, его детство прошло на улице, он играл в хоккей, занимался боксом, и у него было куда больше неприятностей, чем полагается обычному человеку. Еще он воевал во Вьетнаме и вернулся с наградами. Оправившись от почти смертельных ранений, он — еще совсем молодой — удалилися от мира и занялся духовным совершенствованием. Двадцать лет провел со своим духовным учителем, тот его выгнал, и в конце концов Миконос очутился в этом городке.

За его хамоватыми манерами крылось необычайное богатство духа. Но я и подумать не смел, что его власть над словом такова, что он вот-вот переменит мою жизнь навеки.
К следующему приходу Миконоса я припас шесть банок пива.
— Холодненькое есть, друг мой?
С затаенной улыбкой я подошел к холодильнику и вытащил два пива — одно себе. Миконос привычным движением вскрыл банку и поднял вверх:
— За Великую!
— За Великую, — согласился я.

Мы сделали по глотку. Мне даже не верилось. Чтобы я пил пиво! Я, который вел здоровый образ жизни и считал спиртное ядом. Но Миконосу надо было верить. Если он хотел выпить со мной пива, значит, на то была причина. Я жаждал узнать ее, хотя бы ради этого требовалась жертва.

Он вытащил пачку сигарет и закурил. Я судорожно сглотнул — сигареты? Я так долго сохранял чистоту! Я не ел мяса, я даже чай не пил больше пятнадцати лет. Мне вовсе не улыбалось пустить коту под хвост годы духовной чистоты ради шанса поболтать с человеком, который был похож не то на серийного убийцу, не то на мойщика машин. Ростом Миконос не вышел, но с первого взгляда на него становилось ясно, что с таким шутки плохи. Выше колен его ноги были изуродованы шрамами от осколков. У него был взгляд человека, познавшего смерть во всех ее проявлениях.

Миконос сразу заметил мою нерешительность. Он положил пачку передо мной и кивнул — угощайся, мол. Я не взял. Миконос затянулся и выдохнул — очень медленно. Моя пустая комната наполнилась дымом. Он хлебнул еще пива.

— Да-а, — протянул он. — Она вокруг нас. — Он описал круг рукой, имея в виду пляж, а может, и весь мир за стенами моего бунгало. — Она прекрасна, правда? И вот увидишь, она убьет тебя, как миленького. Живьем сожрет. Сука. До чего же красивая сука. Ты хоть понимаешь, о чем я тут вообще? Я растерялся от его грубости и просто кивнул.

Мы пили в молчании. Я ждал. Наконец, Миконос заговорил, казалось, о чем попало: о книгах, спорте, игре на бирже. Он будто дразнил меня. Проверял, не кусаюсь ли. Готов ли я услышать то, что он готов рассказать, или с меня хватит пустой болтовни. Между тем, пиво сделало свое дело. Мы выпили почти по три банки, и с непривычки меня повело. Я начал терять нить разговора.

— Вдохни ее, дружище. Засоси поглубже. Вот прямо досюда ее вдохни, — заявил Миконос, ухватившись за причинное место — я даже испугался. — Чего от нее отстраняться? А? Ее принять надо. Она хочет тебя. И получит, так или иначе. Сожрет тебя, когда ты умрешь. А после смерти? По ту сторону? Там тоже она. От нее, друг мой, не сбежишь.

Миконос снова затянулся. У меня не было слов. Меня трясло.
— Никакие «духовные упражнения» тебя не спасут, так-то, — продолжал Миконос. — От нее не сбежишь. Можно только любить. Или ты всю жизнь трясешься от страха, или приходишь в ее объятия. Вот когда полюбишь ее безмерно, когда увидишь ее такой, какая она на самом деле, тогда она умрет в блаженстве. Понял меня? В блаженстве. Ну а если ты не заставишь ее ноги-то раздвинуть, если прямо вот досюда ее не вдохнешь, если ты даже пива не пьешь, то она поглумится над тобой, и всё. Мы тут не о какой-то поблядушке говорим. Она та еще сука. И насрать ей на твои идеалы.

У меня закружилась голова. В его грубых словах была своя правда. Я посчитал, что духовные упражнения и отказ от желаний, отрицание, подавление их одним и тем же. Я часами медитировал в пустой комнате, я чурался того, что Миконос назвал «той еще сукой». Я боялся жизни. Боялся смерти. Даже выпить пива боялся — чтобы не лишиться чистоты.

Я искал убежища, а не хаоса. Хотел мира, а не страсти. В медитативном покое и уединении я стал узником своей чистой комнаты. Это была не настоящая свобода. И не любовь. Я не познавал мир любовью, и не вел «ее» к блаженству. Я отстранялся. Я был одержим только собой.

Может, это пиво на меня так подействовало или просто пришло время, но слова Миконоса заставили меня задуматься о моем жизненном пути. Я думал, что достаточно сохранять здоровое тело и ясный разум, и всё образуется само собой. Но я всё равно умирал — «она» пожирала меня. Весь мир — эта огромная, непредсказуемая женщина — пугал меня, и я искал убежища в духовной замкнутости и чистоте.

— И вообще, что такое пизда? — внезапно спросил Миконос. — Лотос наслаждений или, может, просто скользкая дырка? Почему в нее так хочется потыкать? В постели оно хорошо, красивенько, а если на толчке, когда еще и жопа в говне? А? Тело — оно и есть тело. Любите вы его под одеждой прятать. В ванные комнаты запираете. Детородные органы у них! — фыркнул он. — Какая разница, красивые они или нет? Любовь тут ни при чем. Плевать она хотела на все ваши органы, уж в этом можешь мне поверить. Собрался любить эту суку — так одного торчка тебе мало будет. И с женщиной твоей то же самое.

Я вспомнил о Джии, которая уехала в колледж и не вернется еще несколько месяцев. Миконос ухмыльнулся и закурил новую сигарету. Протянул пачку мне. На этот раз я не отказался. Сигарета оказалась такой крепкой, что я едва не закашлялся. Я глотнул пива, снова затянулся и попытался принять всё как должное.

Когда пиво кончилось, мы купили еще и оправились на пляж, уселись на песок и продолжили разговор. Мимо нас прошла невероятной красоты блондинка в бикини. Я видел гладкую, загорелую кожу, тонкую талию и широкие бедра. Я видел высокую грудь — тонкая ткань бикини не скрывала очертания сосков. Я видел ноги, ради которых можно умереть. Я чувствовал, что Миконос наблюдает за мной.

— Знаешь, что она такое? — с улыбкой спросил он. — Годы бессмысленных ссор, сопливые детишки, огромные долги и вонища. Посмотришь на такое каждый день, день за днем, и сбежать захочется. Понимаешь меня?

Я не понял, но промолчал. На мой взгляд, он говорил слишком громко.