Цугуми. N.P. Спящая: Романы

Почтовый ящик привидения

Что верно, то верно: Цугуми была действитель­но неприятной молодой женщиной.

Оставив свой родной город, который мирно жил за счёт рыболовства и туризма, я уехала в Токио учиться в одном из университетов. Здесь я каждый день чувствую себя счастливой.

Меня зовут Мария Сиракава. Меня так назвали в честь Девы Марии.

Дело не в том, что я чем-то похожа на неё, ско­рее наоборот. Но почему-то все мои новые друзья, которых я приобрела после переезда в Токио, гово­ря обо мне, любят употреблять слова «великодуш­ная» и «уравновешенная».        

Правда заключается в том, что я обычный че­ловек из плоти и крови, со вспыльчивым характе­ром. Но и меня часто удивляет то, что люди в То­кио раздражаются по любому поводу — то дождь идёт, то отменили занятия, то собака помочилась. Я считаю, что чем-то все-таки отличаюсь от них, ибо когда выхожу из себя, то очень скоро чувствую, что недовольство начинает убывать, как волна, уходящая в песок... Долгое время я предполагала, что это связано с тем, что я выросла в провинции, но на днях этот противный профессор отказался принять моё эссе просто потому, что я опоздала всего на одну минуту, и когда я, дрожа от ярости, шла домой, то, глядя на багровый закат, неожи­данно подумала, что причина заключается совсем в другом.

Во всём виновата Цугуми, или, скорее, это всё из-за Цугуми.

Каждый, включая меня, раздражается из-за чего-нибудь хотя бы один раз в день. Но я замети­ла, что, когда это случается со мной, я непроиз­вольно начинаю монотонно произносить, как буддистскую молитву, одну фразу: «Это ничто по сравнению с Цугуми». Похоже, что за все годы, проведённые с ней, я убедилась: сколько ни сер­дись, это в конечном счёте ничего не изменит. И по­няла кое-что ещё, пока смотрела на постепенно темнеющее небо, — кое-что, от чего почувствова­ла, что вот-вот заплачу.

По какой-то причине я решила, что любовь ни­когда не должна кончаться. «Это как водопровод Японии, — подумала я. — На сколько бы вы ни оставили водопроводный кран открытым, можете быть уверены, вода будет непрерывно течь».

Это мои воспоминания о последнем посещении приморского городка, где я провела своё детство. Владельцы гостиницы «Ямамотоя», о которых пой­дёт речь, сейчас уже уехали из этих мест, и мало­вероятно, что я когда-нибудь встречусь с ними. По­этому единственное место, куда стремилось моё сердце, — это то, где я провела последние дни с Цугуми, и только оно.

С момента рождения Цугуми была чрезвычай­но хилым ребёнком с различными поражениями функций внутренних органов. Доктора предсказы­вали ей раннюю смерть, и семья была готова к худ­шему. Нечего говорить о том, что все вокруг бало­вали Цугуми, как только могли, и мать, не жалея сил, возила её по лучшим клиникам Японии, что­бы хоть как-нибудь продлить ей жизнь. Цугуми по­степенно взрослела и неожиданно превратилась в подростка с чрезвычайно агрессивным характе­ром. Она достаточно окрепла, чтобы вести более или менее нормальную жизнь, и это только усугу­било её нрав. Она стала злобной, грубой, язвитель­ной, эгоистичной, невероятно избалованной и, в довершение всего, потрясающе нахальной. Ехид­ная, самодовольная ухмылка появлялась на её лице каждый раз, когда она отвратительным тоном го­ворила то, чего никто из присутствующих не хотел слышать, и ее умышленная настойчивость вызы­вала у всех ассоциации с дьяволом.

Мы с матерью жили во флигеле гостиницы «Ямамотоя», а Цугуми жила в главном здании гости­ницы.

Мой отец находился в Токио, пытаясь получить развод с женщиной, с которой не жил уже много лет. Он и моя мать хотели пожениться официаль­но. Поэтому ему часто приходилось ездить в Токио и обратно, хотя это было крайне утомительно. Мои родители всегда мечтали о том дне, когда мы все вместе сможем открыто жить в Токио как настоя­щая семья, и эта мечта, похоже, поддерживала их. Так что, хотя со стороны всё выглядело довольно сложным, я росла единственным ребёнком в друж­ной семье, с родителями, которые сильно любили друг друга.

Младшая сестра моей матери, тётя Масако, вы­шла замуж за владельца гостиницы «Ямамотоя», и мама помогала ей на кухне. Семья Ямамото со­стояла из четырёх человек: дядя Тадаси, который управлял гостиницей, тётя Масако и две её дочери, Цугуми и старшая сестра Ёко.

Если расставить приоритеты между тремя глав­ными жертвами возмутительно гадкого характера Цугуми, то это, несомненно, выглядело бы следую­щим образом: тётя Масако, Ёко и затем я. ДядяТк-даси держался в стороне от Цугуми. Тем не менее включать себя в этот список было, наверное, с мо­ей стороны слишком самонадеянно, первые двое в процессе воспитания Цугуми проявляли столько нежности и доброты, что уже давно превратились в ангелов.

Ёко была на год старше меня, а я на год стар­ше Цугуми. Однако я ни разу не чувствовала, что Цугуми младше. Мне казалось, что она с детства совсем не изменилась и только продолжала совер­шенствоваться в своей испорченности.

Каждый раз, когда состояние здоровья Цугуми ухудшалось и ей приходилось ложиться в постель, ужасный характер принимал ещё более устраша­ющие размеры. Для того чтобы как-то способство­вать выздоровлению, ей была выделена красивая комната на третьем этаже гостиницы, ранее быв­шая двухместным номером. Из окна открывался лучший вид на море, которое днём ярко сверкало в лучах солнца, в дождь становилось бурным, а за­тем обволакивалось туманом, а ночью в темноте на нём светились огни рыболовных лодок.

Будучи здоровым человеком, я не могу себе даже представить, насколько это может быть тяжело: жить изо дня в день, зная, что скоро умрешь. Единственное, что я могу себе представить, так это то, что, если бы мне пришлось, подобно ей, столько времени лежать в постели, я бы хотела сделать этот вид на море и запах набегающих морских волн главным ощущением своей жизни. Но Цугуми, оп­ределённо, думала иначе. Она срывала шторы, плотно закрывала все окна, иногда переворачивала тарелки с едой, разбрасывала по всей комнате кни­ги, стоявшие на полках, превращая комнату в сце­ну из книги «Экзорсист», что приводило её добрую семью в ужас. Однажды Цугуми серьёзно увлеклась колдовством и, называя их «посыльными беса», раз­вела у себя огромное количество слизняков, лягу­шек и крабов (крабов было особенно много в этой местности), а затем стала потихоньку запускать их в комнаты гостей. Естественно, последовали жало­бы, и в конце концов тётю Масако. Ёко и даже дядю Тадаси её поведение довело до слез.

Но даже и в этот момент Цугуми ехидно сме­ялась.

— Вы все почувствуете себя еще хуже, если я се­годня ночью неожиданно умру. Поэтому прекрати­те плакать.

Её усмешка, как ни странно, была похожа на улыбку бодисатвы Майтрея.

Но что правда, то правда: Цугуми была краси­вой. Длинные чёрные волосы, прозрачная светлая кожа и большие, очень большие глаза с густыми длинными ресницами, которые отбрасывали тень каждый раз, когда она опускала свой взор. Кожа на её длинных пальцах и точеных руках и ногах была настолько тонкой, что вены, казалось, располага­лись сразу под ней, её тело было изящным и безу­пречным, и могло почудиться, будто это кукла, со­зданная самим Богом.