Царь и Пес

–  Скажи мне, Кратет, –  начал привычную утреннюю беседу Александр, подставляя ногу рабу, в числе обязанностей которого было надевать владыке сандалии, –  скажи мне, сколько времени ты учился у Диогена?

–  Столько лет, что у тебя пальцев на руках не хватит, –  отвечал бывший философ, чему-то спокойно улыбаясь.

–  Как много, однако, времени нужно, чтобы научиться добродетели.

–  Научиться добродетели? О, это ваша всеобщая ошибка, приписывать киникам мнение, будто можно научиться добродетели, –  улыбка Кратета стала снисходительной, –  вы все в этом ошибаетесь и будете ошибаться.

–  А разве не так?

–  Думай как хочешь.

–  Вот как? В таком случае, я хочу думать как ты.

–  Я не думаю, –  загадочно ответил бывший философ. Чего-то не хватает в его облике, подумал Александр.

–  Тогда я хочу знать как есть.

–  Нельзя съесть знание, –  ответил Кратет, и в глазах его блеснули лукавые искорки. Александр внезапно понял, чего не хватало в облике собеседника –  былого покручивания бороды.

–  И всё-таки?

–  Добродетель уже имеется в каждом.

–  Тогда чему же ты учился, бывший философ? –  спросил Александр, подставляя рабу другую ногу.

–  Я учился искать её в себе.

–  И что?

–  Диоген научил меня этому, а потом я нашёл, –  на лице бывшего философа пребывала спокойная улыбка.

–  Да? –  Александр принялся вертеть в руке и взвешивать на ней меч.

–  Вообще-то, не совсем правильно называть это добродетелью, но так уж повелось. Слово «добродетель» – полная фигня, –  сказал Кратет, а затем, взглянув на оружие македонца, добавил: – Скоро он тебе больше не понадобится.

– Но сейчас-то нужен, – слегка порозовев, резко ответил Александр, нацепил меч на пояс и вышел.

Его охрана, сидя у входа, играла в кости.

– Что это вы тут всякой фигнёй занимаетесь? – насупив брови, царь переступил через брошенные кости и проследовал на улицу. «Фигня?..» –  недоумённо посмотрели ему вслед солдаты.

Он опять направлялся к Псу.

Путь его, как всегда, лежал через Агору, и подойдя совсем близко к храму Матери богов, Александр вдруг остановил взгляд на каком-то человеке, сидевшем в жидкой тени увядающей смоковницы. Взор человека был направлен в одну точку пространства, уста скорбно сомкнуты… Царь понял, что в этом человеке так приковало его внимание: сидящий выглядел именно так, как Александр представлял себе Гомера.

Подойдя ближе, македонец обнаружил на шее человека нечто, совершенно не вязавшееся с гомеровским обликом, – шрам, и опытный взгляд полководца прочитал этот шрам, как иные глаза читают письмена на вощёных табличках. Это был след от сабли македонского образца, причём довольно тупой, нанесён он был с левой руки, но не левшой, а, скорее всего, человеком, только что раненым в правую руку, но которому, однако, не изменила меткость: удар пришёлся точно по нижней границе типичного афинского шлема; может быть, махайра соскочила с его края при ударе. Надо отдать должное и человеку гомеровской внешности: это не был удар в спину. Судя по характеру рубца, и человек, и его противник сражались лицом к лицу пешими и были примерно одинакового роста.

–  Кто здесь? –  встрепенулся гомерообразный. От неожиданности Александр слегка растерялся.

–  Я здесь, –  ответил он, затем полез в кошелёк и бросил человеку, не глядя, самую тяжёлую из монет –  судя по размеру и весу, мину.

–  Я не принимаю милостыню, –  гордо сказал гомероподобный, –  конечно, я слеп, и от меня сбежала половина рабов, но милостыня мне не нужна.

–  Что же тебе нужно, слепой солдат? –  спросил царь, удивляясь тому, что в ком-то из тех, с кем он общался, ещё сохранилась гордость.

–  Я не просто солдат, я командир, –  ещё более гордо отвечал гомерообразный, –  а нужны мне люди, видевшие правду.

–  Истину?

–  Нет, правду.

–  Какую же правду?

–  Правду о нашей победе при Херонее.

–  О победе при Херонее? –  Александр так удивился, что даже на секунду засомневался в исходе этой прошедшей битвы, –  но ведь там победили македонцы.

–  Неправда! Неправда! – воскликнул гомерообразный. – Я там был, я командовал отрядом пельтастов и видел, как они рвались в бой. Я был с ними до тех пор, пока не получил концом махайры по шее, а потом меня завалило трупами. Но наши победили, потому что никто и никогда не может одержать верх над Элладой!

От волнения старый солдат наклонился вперёд и даже чуть приподнялся со своего места.

–  А может, ты македонец? –  вдруг спросил он Александра.

–  Да, македонец.

–  А, ясно, –  махнул рукой гомерообразный, –  такой народ, как вы, никогда не признает поражения. Только вот не пойму, кто и почему пускает вас в Афины.

При всём уважении к старому солдату и приобретённом в общении с киниками терпении, Александр схватился за меч.

–  Зря, солдат, на правду обижаешься, –  укоризненно сказал слепой, –  я тебя уважаю, но мы вас победили.

Александр овладел собой; он понял, что гомерообразный –  не только слепец, но и безумец.

–  Послушай, командир, –  обратился он к собеседнику, –  я иду к Диогену. Он ведь тоже был на херонейской битве. Может быть, он расскажет тебе правду.

–  Нет нужды к нему ходить, – бывший командир пельтастов навострил уши, –  его танцующую походку не спутать ни с чем, ворон её раздери. Слышишь?

Александр оглянулся и в самом деле увидел приближающегося Диогена.

–  Я знаю его как себя, –  добавил слепой, –  он ведь был в моём отряде.

–  Ты его видел, но ты его не знаешь, –  ответил Александр чужими словами, и от этих чужих слов, а может быть, от каких-то потаённых мыслей по щекам гомероподобного потекли слёзы. Александру стало стыдно за бывшего вояку, даже противно. Он хотел отвернуться и уйти, но вдруг почувствовал спиной горячую волну, накатившуюся внезапно, и ещё он испытал такое чувство, будто в левую лопатку вонзилась огненная стрела и пронзила тело насквозь.

–  Приветствую вас, доблестные воины, –  раздался сзади незнакомый голос, странным образом похожий на голос слепца, но Александр мог побиться об заклад, что исходил он от стоящего сзади Диогена.

–  О, Лимнопс, славный муж, –  продолжил Пёс чужим голосом, –  я не видел тебя три года, с самой битвы при Херонее.

–  Он говорит, что вы нас победили, –  ввёл философа в курс беседы Александр, но Диоген посмотрел на него таким взглядом, что македонца вновь обдало горячей волной, и ему тотчас же расхотелось говорить.

–  Да уж, здорово мы вам тогда наваляли, жаль, Лимнопс, что тебя так не вовремя ранили, ты не видел самого интересного. Меланиск принял у тебя командование, и мы как ломанёмся. Зашли с левого фланга, порубили македонских пельтастов –  ты ведь знаешь, они в пельтасты иллирийцев нанимают, иллирийцы ни фига не понимают в войне. А тут наша фаланга подоспела, как налетели, как начали всех крушить! А справа конница пошла –  тугдум, тугдум, тугдум! Доспехи блещут, звенят, кругом кровища. Ну, эти не выдержали, побежали, а наши –  обана! –  как дадут им под зад! Часть конницы как поскачет в тыл македонцам –  то есть, там уже и тыла-то не было, –  как навалится –  и захватили в плен царя Филиппа. А царь и говорит: я, мол, заплачу, у меня казна больше афинской, я у фракийцев мир покупал, и всё такое, а наши –  смотри и видь! –  как дадут ему по морде! Ты, говорят, интриган, мешок с золотом, не хотим слушать твои байки. Твой мешок сегодня прохудился. И тут один как вспорет ему живот! А гоплиты бегают по полю боя, добивают раненых македонцев, только ленты на щитах по ветру вьются, а конница, значит, тело Филиппа бросила и погналась за его убегающим сыном Александром. Никто и никогда не может одержать верх над Элладой…

–  Заткнись!!! Заткнись, сучье отродье, я набью тебе мерзкую харю! Ты лжёшь! Мы проиграли эту войну! –  Лимнопс плакал навзрыд, закрыв лицо ладонями. Диоген ласково положил руку на его спутанные волосы.

– Теперь ты видишь, –  сказал он, и Александра бросило в дрожь от этих слов, –  береги свои глаза, ко всему привыкают постепенно.

Лимнопс, желая сбросить руку Пса со своей головы, отнял от лица ладони, но его руки вдруг застыли в воздухе.

–  Что это? –  неуверенно сказал он. –  Свет? Я вижу?..

–  Сиди с закрытыми глазами, а домой отправишься ночью, –  сказал Диоген своим обычным голосом, но приказным тоном. Затем повернулся к Александру: – Что ж, боги славно поработали сегодня, а нам пора отдохнуть. Пойдём попьём пивка.

–  Пивка?

–  Ну да. Это такой варварский напиток. Его делают из ячменя в тех краях, где не растёт виноград. Один мой друг, купец, подарил мне вчера целый бочонок пива. Кстати, как там –твой внутренний голос? –  Пёс обнял Александра за плечи и увёл от остолбеневшего и зрячего Лимнопса.