Эники-Беники. Отделение двойников

Глава II
Тише, кролик, мама спит

Пресс-служба президента разместила на «Детском сайте» и выпустила отдельным диском обращение Николая Николаевича к школьникам страны Чудесного Лося. «Советую вам, дорогие ребята, внимательно ознакомиться с информацией на этом сайте или на диске, потому что в недалеком будущем президентом страны Доброго Лося станет кто-то из сегодняшних граждан школьного возраста», - отмечает Николай Николаевич. Он пригласил ребят, активно интересующихся политикой, отправить сообщение о своих устремлениях на электронный адрес президентского сайта.
Газета «ВаучерЪ», 22 сентября 2005 г.

1

Ночью кукла вновь явилась к ней в своем свирепом обличье. В ее руках был шнур от старого утюга. Этим шнуром Катя хлестнула Сашу по оголившемуся ниже спины месту. Саша завизжала. Этот визг только добавил кукле ярости. Она хлестнула еще раз, потом еще…

В отличие от своей колоритной мамочки Саша была в высшей степени бесцветной. Совершенно белые волосы. Прозрачные брови и ресницы. Светло-серые глаза с бледно-розовыми белками. Ровная, матовая, практически без присутствия румянца кожа. Как будто из воска. Ни пятнышка. Ни родинки. Лишь вишнево-коричневые губы. Слегка хромая. Правая нога была чуть короче левой – следствие родовой травмы. В правый ботинок Рита добавляла ей стелек. На левом подрезала каблук.
Она жила в своем уединенном мире, куда доступа не было никому. Это был жестокий мир, устроенный идеально и где ее воля была законом. Возвращаясь в реальный мир, она немного терялась. Защитой для нее здесь служила агрессия. Или истерика. В зависимости от обстоятельств. Полная апатия, малоподвижность и безудержная активность присутствовали в ней попеременно.

Бояться своей дочери Рита начала с того момента, когда Саша составила свою первую осмысленную фразу. Она произнесла, пристально глядя в глаза маме: «Я тебя не люблю». Росла Саша, и росли страхи. Однажды Рита поймала себя на том, что боится зайти в Сашину комнату. Она стоит перед дверью пятилетней дочери, чтобы попрощаться перед сном, и страшиться войти. Ее ожидает встреча со страшным, чужим человечком. И она точно знает, как это будет, как будто ей предстоит просмотр не раз виденного фильма ужасов.
Она переоденет ее в желтую пижаму, сядет, дрожа от страха, на кровать, чтобы расплести косы и погладить ножку, словно извиняясь за все, что было и будет, и умоляя пощадить на этот раз. Саша нахохлится, как обиженный цыпленок, ее лицо станет непроницаемым, недетская строгость придет в глаза. Взрослое, незнакомое создание будет сердито смотреть на Риту из маленького, беззащитного тельца…
- Ой, Саша, что ты? – в очередной раз сделает она вид, что ничего не понимает. - Болит что-нибудь?..
Совершенно бесцветным голосом, с надменной интонацией и раздражением, с какой-то хриплой надорванностью пятилетнее существо произнесет:
- Я в руках высших сил. Я их чувствую. Демоны они или космические иерархи – не важно. Это только слова. Они сильные. И эту силу они передают мне. Я чувствую эту силу, и она дает мне уверенность, что я во всем права. Моя сила не могла появиться вопреки воле высших духовных субстанций. Если даже меня низвергнут – мое место там, среди них… Я не могу уклониться от своей миссии. Я должна до конца пройти этот путь. Я не могу уклониться… Я не могу…
- Саша, что ты? Мне страшно…
Ее страх – в стеклянных глазах крохотной марионетки:
- Мама, я посылаю тебе сигнал из далекого будущего. Там мне уже больше двадцати лет. Там я уже не пятилетняя девочка, какую ты видишь перед собой. Я не хочу тебя пугать – у меня нет другого способа передать тебе сообщение, кроме как вернуться в свое детское тело. На несколько мгновений.
Из Сашиного носа выскочит зеленая козюля. Рита потянется убрать ее, но испуганно отдернет руку.
- Я хочу попросить тебя, чтобы ты третьего июля 1999 года, в восемнадцать часов сорок пять минут подошла к главному входу в Центральный парк. С фотоаппаратом. Сфотографируешь молодого человека, который в это время – восемнадцать сорок пять, запомни, - будет бежать с букетом алых роз к входу. В эти минуты, когда он посмотрит на часы, ты его сфотографируешь. Обязательно!
Рита не переживет этот кошмар, сколько можно испытывать этот ужас. Выхода нет – когда-нибудь она бросится и задушит эту бестию – свою собственную дочь, эту ведьму, хромую маленькую ведьму… Когда-нибудь она сделает это…
Она встанет, чувствуя, как неведомая сила толкает ее в спину, подойдет к телефонному столику и рядом с зеркалом, на выцветших обоях напишет фломастером «3 июля 1999 г. 18.45» Поставит жирный восклицательный знак. И забудет об этом. И такое в разных вариантах будет повторяться снова и снова. И этому не будет конца. И вспоминать об этом она будет лишь перед тем, как снова этому произойти.
Все последующие годы ни она сама, ни гости, ни Саша никогда не будут обращать внимания на эту запись. Никто ни разу не спросит, что она означает. Лишь накануне установленного дня, она вдруг вспомнит о записи на старых выцветших обоях… А маленькая Саша глубоко вздохнет, возьмется руками за шею, удивленно посмотрит на мать – уже своими, детскими глазами, что-то пролепечет и в ту же секунду уснет…
Никогда не отличавшаяся набожностью Рита в который раз даст себе слово завтра же купить и развесить в Сашиной комнате иконы с изображением сына Божьего – Бени Амина и матери его – Царицы небесной Дарьи, защитницы и вечной дарительницы жизни. Но, как всегда, на следующий день об этом забудет.

Ее воспитательные методы не отличались разнообразием.
«Не разбрасывай вещи!»
«Собери игрушки!»
Эти две фразы повторялись так часто, что Саша перестала их слышать. Собственно, и игры ее не отличались разнообразием. С пяти лет она играла в мать-одиночку. У нее был нехитрый набор для ведения домашнего хозяйства. Была «дочь» – растрепанная кукла Катя. Пухленькая, похожая на учительницу начальных классов. С чуть выпуклыми, близорукими глазами. Ею играла в своем детстве еще мама Рита. Катя страдала от малоподвижного образа жизни, была непослушным, довольно вздорным созданием. Так и не приучилась к аккуратности, не ходила на горшок, мочилась в штанишки всякую минуту. Саша пыталась сладить с ней по-хорошему, но однажды оставила на всю ночь в углу. Когда Саша, распрощавшись с Ритой перед сном, легла и уже начала входить в сладкую полудрему, Катя ожила, превратилась в двухметровую бабу и вплотную приблизилась к Сашиной кровати:
- Маленькая дрянь! – сказала гигантская кукла злым голосом. – Когда ты перестанешь меня мучить?! Залезла под одеяло – а я дрожу в холодном углу. Разве не слышишь, там мышь шебуршит – она может отгрызть мне ножку. Хочешь, чтобы я стала хромой? Как ты? Сейчас я суну эту мышь тебе в постель…
Саша завизжала, забилась под одеялом, но и визг, и биения ее были бездейственными – она не слышала собственного крика и не чувствовала движений рук, ног, тела. Она не владела собой – тело не слушалось, звуки из нее не выходили. Но она не спала, лихорадочно соображая, что же делать. Рассматривая безобразно раздувшуюся Катю, думала своим детским неспящим мозгом: «Я умерла!»
Когда приступ оцепенения миновал, она вскочила и включила свет… Катя уже стояла опять в углу – успела уменьшиться и занять исходную позицию. Саша взяла ее, сняла платье и уложила в коробку из под обуви, тщательно подоткнув лоскутное одеяльце… Спала, не выключая свет.
На следующий день кукла вела себя просто невыносимо. Отказывалась есть, разбрасывала посуду, обкакала все свои вещи, укусила Чебурашку. Саша сильно озлобилась и высекла непослушную дочь ремешком от старых наручных часов…
Ночью Катя вновь явилась к ней в своем свирепом обличье. В ее руках был шнур от старого утюга. Этим шнуром Катя хлестнула Сашу по оголившемуся ниже спины месту. Саша завизжала. Этот визг только добавил Кате ярости. Она хлестнула еще раз, потом еще…
Саша чувствовала, как ее тело разрывается на куски, словно острые зубы злой собаки впиваются в кожу, в ней лопались мышцы, сосуды, трещали кости… От каждого удара ее тело вздрагивало и всю ее подбрасывало над кроватью. Она кричала, выла, стонала, плакала. И опять не слышала собственного голоса…
- А теперь в угол! – Катя раскраснелась, на шее у нее вспыхнуло родимое пятно в виде капли запекшейся крови. Она вытащила Сашу из кровати, запихала в угол и улеглась на ее место. Саша беззвучно рыдала. Рубашка была мокрой от слез. Ее била крупная дрожь. Когда она почувствовала, что вот-вот упадет в обморок, Катя смилостивилась:
- Ладно. Иди - ложись.
Саша легла, продолжая шмыгать носом. Вся ее спина горела, казалось, ее жгли раскаленными спицами.
Катя погладила ее по голове:
- Будешь меня слушаться?
- Да, - Саша хлюпнула носом.
- Всегда?
- Всегда.
- Всю жизнь?
- Всю жизнь.
- Не смей мне перечить, - наставительно произнесла Катя. – И я буду тебе всегда помогать. С моей помощью ты станешь принцессой. Богатой и всеми любимой. Не придется тебе каждый день есть противную ливерную колбасу. Пить кефир. Но как только ты меня ослушаешься, на тебя посыпятся несчастья… Да и кто тебе поможет кроме меня… Мама Рита сама еще… Не вздумай ей рассказывать о нашем уговоре – убью!..
Она поцеловала Сашу в лоб:
- Запомни все, о чем мы договорились, - и исчезла.
Рита, обнаружив утром на теле Саши кровавые полосы, страшно перепугалась:
- Что это? Откуда? Что с тобой, Сашенька?
Саша будто онемела.
Выдавливая из себя последние капли материнского долга, Рита с упорством, заслуживающим лучшего применения, таскала пятилетнюю Сашу по врачам.
- Аутизм? – удивленно переспрашивал ее врач-психотерапевт. – Не больше, чем у большинства детей.
Но даже после этого утверждения Рита не перестала паниковать. Моталась с ней по кабинетам. Сдавала анализы. Высиживала в очередях. Выдерживала осуждающие взгляды молодых медсестер и пожилых врачих. Продолжалось это до тех пор, пока ей не объявили:
- Отклонений нет. Если не считать ножку. Психоз. Обычные детские страхи. Немного снотворного. Никаких шумных игр и развлечений перед сном.

Потом придут новые пугающие странности. Ночью, не просыпаясь, восьмилетняя Саша будет бродить по темной комнате и протяжно, на одной ноте завывать:
- Ша-ла-ба-ла-ма-ла… Ла-ба-ла-ша-ла-ба-ла… Ша-ам-ба-ла… - и следом включится старый дребезжащий приемник:
- Не смей опускаться. Почаще меняй прокладки. Пореже – мужиков… - голос станет совсем неживым, механическим, словно будет пробиваться через многолетние шумы и пространственные помехи.
- Того бравого додо, которого ты ищешь, не существует. На всем белом свете. Не забывай: есть такая штука – «презерватив». Залечи свои зудящие болячки. Иначе никогда не увидишь меня взрослую…
Она на секунду откроет глаза, в упор посмотрит на окаменевшую Риту:
- Что написано у тебя рядом с зеркалом? «3 июля 1999 года. 18.45.» Ты помнишь? У центрального входа в городской парк. Под часами. Сфотографируешь молодого человека, бегущего с букетом цветов…

Почти теряя сознание, Рита не двинется с места и ни за что в жизни не подойдет к дочери. Ей запретят это делать соседские старухи. «Вдруг разбудишь ее, а у нее душа не успеет вернуться…» Добрые соседки посоветуют ей съездить в Теодоровку, есть такая деревня в пригороде, там живет поп-расстрига. Понемногу колдует. Заговаривает. Пользует травами. Изгоняет бесов.

2

В большой деревенской избе на лавке перед письменным столом сидел нестарый еще мужик, с копной седых волос на голове и такой же сединой в клинообразной бороде. На его голом теле была давно не стиранная трикотажная толстовка. Брови разлетались как крылья «Конкорда». Из ушей торчали пегие пучки щерсти. Он выслушал Риту, посмотрел в пустые бесцветные Сашины глаза и спросил:
- Нематоды мучают?
- Кто? – испуганно переспросила Рита.
- А-а! – махнул рукой колдун. – Чего ты хочешь?
- Изгнать Эни, богом Проклятого! – потребовала Рита.
- Раз Эни Амин в ней поселился, значит ему хорошо. Зачем его изгонять? Да и она не протестует.
- Она во власти Проклятого.
- Все мы в чьей-то власти. И любая власть от Эни.
- Кроме той, что от Бени.
- А он у кого спрашивал? У меня – нет. Мой мир – мое творение, и я в нем Бени. Я творю в этом мире добро и зло. Это мои добро и зло. Мне решать, кого впускать в свой мир. Оставь ее в покое. В другой раз…
- Другого раза не будет.
- Другой раз будет всегда!

Поп-расстрига, к которому обратилась Рита, Геннадий Чмышук, был известным в определенных кругах диссидентом и вероотступником. Жизнь в разных идеологических системах сформировала из него циника замысловатой конфигурации. С младых ногтей Гена отличался целеустремленностью, если не сказать ярко выраженной тягой к карьерному росту. Комсомольско-молодежная активность привела выпускника технологического института в Союз обществ дружбы с зарубежными странами. Гена поездил по заграницам. Преимущественно по странам Востока. Годам к тридцати его сделали парторгом масложиркомбината. Сослуживцы скоро заметили странности в поведении парторга. Он перестал есть пищу животного происхождения и употреблять алкоголь. Даже в кругу товарищей по партии. Однажды коллеги застали Чмышука медитирующим в служебном кабинете… В столе у него нашли самиздатские книжки о йоге, дзен-буддизме и вьетнамском Као Дае…
Естественным образом дальнейший путь Геннадия Чмышука пролегал в психушку. Парторг МЖК сумел выскочить из затягивающейся петли – он поступил в духовную семинарию…
После выпуска молодого священнослужителя направили в один из гривоградских приходов… Но и здесь странности не оставили его. Геннадий смущал души прихожан речами, состоявшими из гремучей смеси теории кармы, «Тайной доктрины», джайнизма и «Изумрудной Скрижали». Дошло это до вышестоящего церковного руководства и было им интерпретировано как бесовщина… Геннадий потерял приход и был отлучен от лона святой церкви.
Перебравшись в деревню, Чмышук жил натуральным хозяйством и пользовал односельчан в качестве деревенского колдуна. И все больше скатывался в патриотическую ересь. Рассуждая перед городскими гостями об особом пути Отечества, он подчеркивал, что меньше всего имеет в виду прогресс. Как раз экономическое развитие, производство, технологии свидетельствовали для него в пользу усилений позиций Эни Амина. При этом, надо отметить, отношения с Эни у него были непростыми. Он не посягал на права Изгнанного. И считал, что Первый среди проклятых не должен покушаться на духовный суверенитет страны Благородного Лося. Эни Амин не был его другом или партнером, но в некоторых случаях помогал.

- Подойди сюда, - Чмышук протянул руку к Саше. Другой рукой поправил на переносице очки и достал из стола замусоленную брошюру. Положив огромную ладонь на голову ребенка, он забубнил, не глядя в книжку:
- В большой воде будет много малых вод. Поплывет по ней то, что не должно плыть, а должно тонуть. Придет неузнанный призрак ночи, и будет встреча с сестрой-ангелом, как с сомою собой. И должно плыть ей по одной воде, а тебе – по другой… Помоги ей, Эни, защити…
Где-то в углу коротнуло, искры посыпались на письменный стол, но Чмышук не повернул даже головы. Он оттолкнул Сашу:
- Все.
- Все? – удивилась Рита. – Ее будет защищать Эни?
- Какое-то время. Не всегда. Навсегда - не могу. Все-таки это Эниамин, божий сын, хоть и не любимый…
- Что тут скажешь? Ку-ку…

3

В шестидесятые годы рядом с древним Гривоградом в глухой степи построили новые заводы. Чугунолитейный. Ликеро-водочный. Нефтехимический. Панельного домостроения. Стрелкового оружия. Последний еще в те, советские времена, получил звучное имя - «Русский снайпер».
Строили здесь в соответствии со странной инфраструктурной логикой – посреди НХЗ был возведен масложиркомбинат. В центре огромной кучи промпредприятий поставили ТЭЦ, опоясанную стеклянными крышами теплиц и оранжерей. В восьмидесятые годы в промзоне начали строить еще два крупных предприятия – завод пластмасс – как говорили, самых легких и самых прочных в мире, и завод быстрого замораживания картофеля. Зачем нужно было морозить картофель, люди, живущие рядом с заводами, не понимали…
Непосредственно к территории промзоны примыкал так называемый «частный сектор» – хаотично наставленные неказистые деревянные избушки и бараки-времянки для рабочего люда. Много раз их планировали снести. Сочиняли программы. Но бараки простояли десятки лет, и до сих пор в них обитают люди и существа, похожие на людей. За «частным сектором» разбросали бесчисленное количество одинаковых пятиэтажных домов – в основном из сборного железобетона…
Район так и назвали Новозаводским. Заводы давно обветшали. Когда подрастала Саша, большинство из них едва дышали на ладан. В годы приватизации здесь все – даже неработающие заводы – попало в чьи-то липкие руки. Кроме брошенных картофельного и пластмассового. Для них хозяев не нашлось.
Недостроенные корпуса, многокилометровые катакомбы, уходящие в глубины земной тверди тоннели стали местами обитания слободской мелюзги, подрастающего хулиганья и рэкетирских банд…
В самом начале восьмидесятых на нефтехимическом заводе произошел взрыв. Ядовитое облако накрыло весь район. Никто не умер. Но болеть стали чаще и тяжелее. Резко возросло количество астматиков и онкологических больных. Женщины стали рожать уродцев. А взрослое население начало стремительно стареть. Сорокалетние мужики выглядели как древние старцы. Объясняли это массовым алкоголизмом. Но в других районах пили не меньше, а старели не так быстро.
Новозаводская молодежь отличалась агрессивностью, склонностью к суициду и наркомании. Для людей старшего поколения была характерна полная апатия. Ходили слухи, что во время взрыва произошел выброс боевого отравляющего вещества, содержащего вирус физической немощности или бактерию, вызывающую быстрое старение. Обсуждали даже версию про некий загадочный ген, проникавший в человеческий организм. Ген старости. Выглядело все это безграмотной белибердой. Какой такой ген? Как он мог извне проникнуть в организм человека?.. Но старели все-таки быстро. Факт неоспоримый.
Здесь очень много спали. Круглыми сутками. И дети, и взрослые, и старики. Такие вот необъяснимые с научной точки зрения феномены.
Еще одной особенностью отличался Новозаводский район – пасмурных дней здесь было значительно больше, чем в любом другом районе нашей необъятной Родины…

4

Класса до пятого она избивала мальчишек. Началось с первого же дня ее появления в школе. Сразу после линейки, цветов и прощания с мамами она услыхала: «Хромоножка». С этого дня она беспрерывно, каждый день билась с мальчишками из своего класса. Игорек Мамулин в столовой плюнул ей в тарелку. Сашины ноздри задрожали. Глаза стали свинцовыми, совсем бесцветными. Она схватила Мамулина за голову и шибанула глазом об угол стола. На выручку Игорьку кинулся Андрюша Пальгуев. Через минуту он лежал на полу и шмыгал окровавленным носом…
Они стали поджидать ее после уроков. Игорек звал на помощь дружков. Девчонки испуганно разбегались, а Саша одна, как подрастающая львица, размахивая мешком для обуви, в который предусмотрительно клала булыжник, отбивалась сразу от нескольких пацанов. И всегда побеждала. Но в пятом классе мальчишки за лето неожиданно выросли, и она вдруг осознала, что побеждать больше не сможет. Ее стали забивать. Рита не сразу поняла, отчего ее дочь после школы старается забиться в угол и не попадаться ей на глаза. А когда поняла… Прилетела в школу, вытащила из класса Игорька и Андрюшку и измордовала их на глазах у перепуганных пацанов.
Слава богу, родителям избитых мальчишек было глубоко на все плевать. Они жили простыми человеческими потребностями – украсть, выпить и не напрягаться по поводу будущего.
Пацаны отстали. Но тут появилась Чуня. Претендентка на звание самой крутой девчонки в школе. Крупная, глуповатая, рано созревшая, Чуня была девочкой авторитетной, особенно среди мальчиков, видевших в ней свет маяка в период гормональных бурь. Ее боялись больше, чем Сашу. Саша была мелкой. Брала лишь неуемной злостью. В классе считалась уродиной. Хотя выглядела, конечно, милее, чем туповатая Чуня.
Чуня назначила ей «стрелку» вечером на площадке детского сада. Саша впервые по-настоящему испугалась. Эта кобыла могла ее убить. В лучшем случае изуродовать. Ее умственные способности позволяли рассчитывать, что даже убийство сойдет ей с рук. Саша так волновалась, что перед самым выходом из дому у нее случился затяжной понос, и она чуть не опоздала на стрелку. Прибежала запыхавшись и тут же, растопырив руки, метнулась к Чуне…
- Стой! - закричала Чуня. – Договариваемся - бьемся до первой крови.
И тут Саша почувствовала, что Чуня ее смертельно боится. Она поняла это по ее напряженному голосу и дрожащим коленям. Саша вздохнула. Глаза ее сделались бесцветными, губы побледнели, ноздри яростно завибрировали. Как ястреб, она бросилась на соперницу. Одной рукой вцепилась ей в волосы, второй куда-то в глаз. Подпрыгнула – ударила коленкой в лицо. И через секунду увидела рыдающую Чуню лежащей в песочнице и размазывающей под носом кровь…