Плюс на минус

Глава 1

Пуля может и мимо просвистеть, а измена — всегда точно в сердце.
С.

Бывший подкараулил меня у подъезда, серым волком выскочив из зарослей жухлой сентябрьской сирени.

— Леночка!

Я впервые пожалела, что в моей замшевой сумочке уме­щаются только кошелек, косметичка и два удостоверения, а не кирпич на три кило. Как приложила бы с размаху — только ноги бы из кустов торчать и остались!

— Милая, нам надо обязательно поговорить!

— Я тебя внимательно слушаю,— ледяным тоном заве­рила я, набирая код на подъездном замке. Дверь одобри­тельно запиликала и открылась. Бывший сделал робкую попытку подхватить меня под локоть, но я брезгливо дер­нула плечом и начала быстро подниматься по лестнице.

— Дорогая, ну нельзя же так...— плаксиво начал Вадим, семеня следом.— Ты мне даже ничего объяснить не дала — наорала, вещи с балкона выкинула, и вообще...

— Как это не дала? — делано изумилась я. — Ты же успел пролепетать: "Ой, а мы тебя не ждали..." Это прекрасно все объяснило!

— Леночка, ты меня неправильно поняла! — завел ста­рую пластинку бывший. — Подслушивать под дверью не­информативно, мало ли о ком могла идти речь!

— Вадим,— устало перебила я, остановившись на пло­щадке третьего этажа, — ведерко с шампанским и обнажен­ную девицу на моем любимом диване я бы тебе еще про­стила. Но двое пьянчуг, три бутылки водки и вобла, чешую от которой я до сих пор выметаю из всех углов,— это уже перебор. Вас даже подслушивать не надо было, я минут пять в дверях стояла, а ты все языком своим поганым трепал, как ты "круто устроился". И вообще — думаешь, одному тебе нужна "нехило зашибающая дурында с квартирой, машиной и минской пропиской"?

— Леночка, я был пьян и даже не помню, что нес! К тому же я знаю, что у тебя сейчас никого нет, — опрометчиво выложил Вадим свой главный козырь, — так почему бы не начать все сначала?

— Со склеротичным алкоголиком?

— Зайка, это было в первый и последний раз!

— Вот именно, — подтвердила я, отпирая дверь. — Пото­му что больше мы не увидимся!

Вадим наконец понял, что золотая рыбка не собирается по второму кругу чинить ему корыто, и пошел ва-банк: заключил меня в объятия и вломился в квартиру. Похоже, он собирался опрокинуть меня на диван и покрыть слю­нявыми, то есть страстными, поцелуями, надеясь оживить угасшие чувства (тоже мне, некромант нашелся!), но увы: среди подушек уже возлежал мускулистый пепельноволосый мужчина с чертовски красивой и еще более самоуве­ренной физиономией.

— Ну?! — лениво поинтересовался он.

Таким тоном мог бы протянуть "Му?!" племенной бык фермера, на чье поле случайно забрел колхозный бычок-задохлик.

— Вадим, это Федя, — мстительно сказала я. — Федя, это Вадим. Давай ты просто выкинешь его с балкона, а то у соседки за стенкой маленький ребенок спит?

— Как скажешь, крошка,— на удивление интеллигентным голосом согласился "качок" и начал вставать — нет, воздвигаться над диваном всеми бицепсами, трицепсами и прочей мышечной массой.

Вадим позевал отпавшей челюстью, попятился и, спотыкаясь, вылетел из квартиры, хлопнув дверью, чтобы дать себе пять секунд форы, пока конкурент будет се открывать (или, скорее, выбивать с разбегу).

Я убедилась, что замок защелкнулся, и накинула еще и цепочку.

— А я тебе сразу говорил: он брачный аферист, — нравоучительно заметил "качок", укладываясь обратно.

— Федь, ну не надо, а? — Я бросила сумочку в угол под вешалкой, рядом с туфлями, на ходу стянула куртку и выпуталась из мини-юбки, — Ты мой халат не видел?

— На стиральной машине, — с легким неодобрением со­общил мужчина и, когда я уже дошла до ванной, мстительно добавил: — Валялся. Я его в шкаф повесил.

Чертыхнувшись, я пошла обратно.

В квартире умопомрачительно вкусно и возмутительно калорийно пахло едой. Я, не удержавшись, в обход ванной наведалась на кухню. За нереально-чистой дверцей духовки (как будто газ там вообще никогда не зажигали) просмат­ривался жареный гусь, на столе стояли глубокая миска с овощным салатом и стакан свежевыжатого яблочного сока.

— Федь, спасибо! — крикнула я в приоткрытую дверь.

— Спасибом сыт не будешь, — ворчливым, но довольным голосом откликнулся красавчик.

Я открыла холодильник, зубами отодрала уголок у пакета со сметаной и честно, "с верхом", наполнила стоящую у порога мисочку.

"Бычара" испарился, оставив после себя сизый клуб не то дыма, не то шерсти, который шустро подкатился к миске и уткнулся в нее остренькой, напоминающей ежиную мор­дочкой. Сливки Федька любил больше, но и со сметаной состоял в очень теплых отношениях.

Интересно, почему домовые сами не могут полакомиться хозяйским добром — только если их угощают, причем от чистого сердца?

Переодевшись в любимый клетчатый халатик (немножко рваный, но критиков в семейных трусах тут, слава богу, уже нет!), я блаженно развалилась в кресле напротив телевизора, расставив на подлокотниках тарелки с яствами (называть их едой было кощунством). Федька вспрыгнул ко мне на колени и разлегся там уже в виде серого, лохматого и почти невесомого кота с шикарными белыми усищами.

— Забудь, — сыто промурлыкал он, подставляя мне щеку. — Найдем тебе др-р-ругого, получше!

Я почесала его за ухом, под подбородком. Урчание стало громче и басистей: "Хор-р-рошего, кр-р-расивого..."

— Мор-р-рдатого, — передразнила я. — Да ну их всех, Федька! Давай лучше какую-нибудь фантастику по видику посмотрим, посмеемся...

— Кстати, тебе Серафим звонил, — огорошил меня до­мовой.— Всего полчаса назад.

— Чего хотел? — осторожно поинтересовалась я.

Ответить Федька не успел — телефон снова запиликал.

— Алло?

— Это квартира Коробковой Елены Викторовны? — официально прорычала трубка.

— Вы не туда попали,— обреченно соврала я.

— Леночка, как тебе не стыдно обманывать начальство!— Голос Серафима Петровича загремел, кажется, из обеих мембран. — Я же тебя сразу узнал! Ты почему мобилку не берешь?

Потому что нарочно дома ее оставила, чтобы никто меня достать не мог.

— А если узнали — зачем спрашивали?

Шеф предпочел проигнорировать провокационный во­прос.

— Елена Викторовна, я хочу вас видеть!

Я злобно воткнула вилку обратно в гусиную ногу.

— Возьмите в третьем слева ящике мое личное дело.

Там на первой странице большая цветная фотография.

— Леночка, не дури. Приезжай на работу.

— Но я же с нее только что вернулась! — возмутилась я. — Отчет у вас на столе, ведомость в бухгалтерии, кофе может сварить и Софья Павловна.

— Она сегодня пораньше отпросилась,— машинально возразил шеф. Пожилая секретарша обычно сидела в учреждении до последнего, каковым неизменно оказывался Серафим Петрович. — Стоп, стоп, не морочь мне голову! Какой кофе?! Леночка, у меня к тебе дело. Важное и се­рьезное.

— Ну? — Мало того, что на субботнее дежурство угово­рили, так еще норовят вместо сокращенного дня удлинен­ный подсунуть!

— Я же сказал: важное, — многозначительно повторил шеф. — Надо поговорить с глазу на глаз.

— А может, все-таки с уха на ухо? — взмолилась я. — У меня тут стиральная машина работает, суп варится (наглая ложь, я терпеть не могу готовить; если бы не Федька, так бы на одних сосисках и сидела. В грязных джинсах)... И вообще, у меня сейчас ПМС, меня нельзя трогать!

Шеф замолчал, посопел и неуверенно (видно, слышал что-то такое от жены) поинтересовался:

— Это как?

— Паршивое Мужененавистническое Состояние! —

Я щелкнула пультом, выключая телевизор. И так уже ясно, что придется ехать. Только и остается поворчать для само­утверждения.

— Леночка, — голос шефа стал вкрадчив и тих, что уди­вительным образом прибавило ему если не обаяния, то убедительности, — если через полча... нет, через двадцать минут ты не будешь у меня в кабинете, то твой ПМС будет расшифровываться иначе!

— Это как? — помимо воли заинтересовалась я.

— Последствия Мучительной Смерти! Живо!!!

Я ждал ее у подъезда.

Я ухожу,— сказал парнишка ей сквозь грусть,—
Но ненадолго, ты жди меня, и я вернусь.

Эту песню часто играл Коля-контрактник из За­байкалья.

Он, как и ты, свою девчонку провожал,
Дарил цветы и на гитаре ей играл.

Чипсы кончились уж полчаса как. Наверное. Я покупал их в киоске — сто метров до угла дома и сразу за ним. Дощатая будка, где на одной стене в правом нижнем углу среди прочих "математических формул" из икс, игрек и йот наличествовало также одно коряво вырезанное урав­нение: "C" плюс "Л" равно "груша на палочке". "С" означало Саня, "Л" — Люба, ну а груша по замыслу художника должна была являть сердце, пронзенное стрелой.

Надпись по-прежнему имелась — за два года киоск так и не удосужились подкрасить. И Саня был... как-то сумев не заполучить в сердце свинцовый подарок... и Люба была... только вот с любовью вышла осечка. Или, говоря иначе, сдохла любовь. Как дешевая батарейка. Видимо, такая же хреновая была...

Ну и плевать. Главное — водка в бутылке пока еще оста­валась. И песня... что рефреном звучала в ушах без всякого плеера.

Песня... Коля говорил, что ей уже больше тридцати лет...

Развеет ветер над Даманским сизый дым.
Девчонка та давно встречается с другим.
Девчонка та, что обещала: "Подожду..."

Темно-красный "бумер" остановился точно напротив подъезда. Дверца открылась не сразу — ну как же, поцелуй на прощанье — эт почти святое. Лишь полминуты спустя мимо меня процокали каблучки.

Разумеется, она и не подумала вглядеться чуть повни­мательнее в разлегшегося на траве алкаша в мятой камуфле. Больно надо...

Зато я смотрел — как она напоследок оборачивается, машет тому, в машине, и наконец исчезает за глухо лязг­нувшей дверью. Потом неторопливо встал, подхватил бу­тылку, покачиваясь, обошел "бумер" спереди. Наклонился к щели между стеклом и крышей, из которой поднималась тонкая сизая полоска дыма, и старательно дыхнул. Увы — сидевший за рулем бугай не полыхнул синим спиртовым пламенем, а всего лишь брезгливо скривился. И чего, спра­шивается? Ведь я не какую-то там бормотуху пил, а вполне себе "Кристалл"...

— Чё надо?!

— Братан... угости сигареткой, а!

"Братан" перекривился еще больше, однако все же опу­стил стекло и протянул мне даже не пачку, а — ух ты! — раскрытый портсигар.

— О, спасибо! — Я попытался сграбастать сразу три си­гареты, но промахнулся и цапнул всего две, после чего сделал два шага назад, под фонарь, и, поднеся ладонь по­ ближе, принялся внимательно разглядывать трофеи. Тон­кие, светло-коричневые, с золотым ободком... да уж, это вам не "Прима". Небось "Данхилл" какой-нибудь. Навер­няка дорогие как сволочи, рассеянно подумал я, а затем уронил сигаретины и старательно растер их каблуком по асфальту.

— Эй, ты чё?!

Вне машины "братан" выглядел еще бугаистее — на пол­головы выше меня, на полплеча шире, а видневшейся в складках шеи золотой цепью можно было бы слона к конуре приковать.

— X... делаешь?!

— Так я эта... не курю, — соврал я, смахивая жухлый лист с рукава насквозь провонявшей табаком камуфляжки.

— Чё-о-о?! — От удивления у "братана" вывалилась изо рта его собственная недокуренная сигарета, — Ах... просил?

— Просто так, — ухмыльнулся я.

— Ну б... ты чё, больной?!

— Ага. Контуженный. Могу справку из госпиталя показать.

— А справку про инвалидность не хошь зара...

И в этот момент нашу так увлекательно складывающу­юся беседу прервало мерзкое пиликанье. Раздавалось оно из моего кармана — теткин, блин, подарочек, еще вчера хотел о стену раскокать, да так и забыл.

— Обожди! — буркнул я, пытаясь выудить чертов моби­льник из-под заполнившего карман хлама. Получалось не­важно, так что пришлось вначале доставать все, что лежало сверху, а затем и телефон. — Контроль на связи!

— Александр, ты где шляешься?! — Голос в трубке пря­мо-таки кипел праведным возмущением, так что я на всякий случай отодвинул телефон подальше от уха: ну его, техника нынче продвинутая, вдруг и в самом деле обожжет.

— Почему "шляюсь"? Тут я.

— Тут? Где еще "тут"? Ты что делаешь?!

— Стою, — сообщил я и, чуть подумав, добавил: — Здесь. Эй, ты куда?!

Последняя фраза предназначалась "братану", который с неожиданным для его габаритов проворством нырнул в машину, и, прежде чем до конца захлопнулась дверца, "бумер", яростно газанув, сорвался с места.

В первый момент я даже и не сообразил, чем вызвана эта стремительная ретирада.

— Александр!

— Это я не вам, теть Маш,— сказал я. — Это тут... был... один.

И снова привычно подкинул вверх ребристую округлую штуковину — ту самую, мешавшую мне вытащить мобиль­ник... Ручная, оборонительная... в общем, самая абнакновенная, как говорится, фаната.

— Лови такси, и чтоб через десять минут стоял перед кабинетом Серафим Петровича! — неожиданно спокойно приказала трубка. — Понял?

— Так точно, — браво отрапортовал я. — Только, теть Маш, на такси я за десять минут не доеду. Разрешите борт вызвать...

— Какой еще борт? — непонимающе переспросил теле­фон.

— Ну, вертолет, — пояснил я. — "Ми-двадцатьчетверку". А то время позднее, пробки...

— Александр! — В голосе тетки явственно прозвучал ис­пуг, плавно переходящий в ужас, будто я собрался не подлететь к офису Серафим Петровича на манер волшебника из песенки, а вызвать на вышеуказанный адрес бомбовоштурмовой удар.— Твои шуточки... Хватай такси и чтоб через десять, нет, уже девять, минут был на месте!

И отключилась, не дав мне сказать, что я вообще-то ничуть не шутил.

Ну и ладно.

В кабинет Серафим Петровича я вошел — без стука, если не считать таковым грохот каблуков об пол, — не через девять и не через десять, а через двадцать одну минуту. Промаршировал на середину комнаты, развернулся к столу, рявкнул — так, что у самого едва уши не заложило: "Сержант Топляков для прохождения службы ПРИБЫЛ!!!" — и замер, с вожделением косясь на массивное кожаное кресло для посетителей. Упасть бы в него да ноги вытянуть...

— О-очень хорошо, — озадаченно пробормотало мое будущее командование. — Ты вот что... подожди чуть-чуть в коридоре, хорошо? Я тебя позову.

Ну и на фига, спрашивается, нужно было спешить?

— СЛУШАЮСЬ!!! — В этот раз получилось еще лучше.

Не только оконные стекла, но и вода в аквариуме вздрогнула.

— РАЗРЕШИТЕ ИДТИ?!

— И-иди-иди...

В коридоре, разумеется, шикарных кресел не было и в помине — лишь в углу возле входа жалобно притулилась к стене тройка откидных деревянных сидений, помнящих, судя по виду, еще советские времена. Осторожно — а ну как раритет возьмет да и развалится на отдельные досочки — я примостился на одном из них, закрыл глаза, вытянул ноги... и об них тут же кто-то споткнулся!

— Смотри, куда копыта ставишь!

— Смотри, куда копыта тянешь!

"Кто-то" на поверку оказался встрепанной теткой лет эдак... нет, пожалуй, все-таки девицей... лет эдак неопре­деленно двадцати с небольшим.

— Фу-у-у-ты... ну и запашок... — брезгливо прищурилась она. — Хоть бы зажевал чем...

Вместо ответа я медленно прошелся по ней взглядом сверху вниз, остановился в районе "ниже мини-юбки" и старательно заулыбался.

— Чего уставился?!

— У тебя ноги волосатые.

— Что-о-о-о? — Девица вылупилась на меня, как мор­ской окунь в витрине гастронома, — Да я... да ты...

— Елена Викторовна! — прокашлялся динамик над входом в начальственный кабинет. — Заходите, пожа­луйста.

Жаль, жаль. Такой приятный скандал наклевывался.

— Ну погоди, я сейчас охрану вызову, и она тебя в окошко выкинет! — пиная дверь, зловеще пообещала де­вица.

— Ты первая вылетишь! — буркнул я и закрыл глаза.