Путь посла. Русский посольский обычай. Обиход. Этикет. Церемониал

ПОСЛАНИЕ БЕЗ СЛОВ

     Вместо введения


   Почти до конца XV в. в Западной Европе имели весьма смутные представления о Московской Руси. Одни считали ее "азиатской Сарматией", другие - геродотовой Скифией, черпая сведения о ней из сочинений античных авторов, третьи - продолжением Лапландии, а итальянец Паоло Джовио, чтобы передать разительное отличие Московии от привычного ему цивилизационного пространства, уподобил ее "иным мирам Демокрита". Набор этих ученых умозрений быстро стал архаикой после 1480 г., когда Золотая Орда в ее последнем изводе прекратила свое существование, и вассальное Московское княжество, превратившись в независимое Русское государство, вышло из международной изоляции. Вскоре после "стояния на Угре" русские послы начали появляться не только в Вильно, Бахчисарае, ногайских кочевьях или единоверной валашской Сучаве, но и в Кракове, Мариенбурге, Регенсбурге, Риме, Венеции, Флоренции, Стамбуле, чуть позже - в Стокгольме, Копенгагене, Лондоне, Праге, Тебризе и других центрах власти. Еще чаще прибывали в Москву иностранные дипломаты. В обоих случаях приобретаемые политические или торговые выгоды далеко не всегда окупали расходы на снаряжение самих посольств, но назначение этих миссий было шире тех конкретных практических задач, которые перед ними стояли. Посольство - это послание, чья суть не исчерпывается содержанием отправленных с ним документов и устных поручений. Считалось, что Бог, поделив вселенную между своими земными наместниками, обязал их "через послы и посланники ссылатца" друг с другом, чтобы поддерживать равновесие подлунного мира.
   Человек, родившийся в последние годы правления Ивана III, в течение жизни мог наблюдать на столичных улицах множество иностранных дипломатов всех рангов - от простых гонцов с несколькими спутниками до "великих" послов, окруженных свитой из сотен дворян и слуг. Являя собой парад национальных одежд и обычаев, они торжественно въезжали в город и с еще большей пышностью следовали на аудиенцию в Кремль. Посольские шествия превратились в популярное зрелище: тысячи зрителей толпились на обочинах, влезали на валы и забрала крепостных стен, на кровли домов и церквей. Все это не только не запрещалось, напротив - поощрялось и даже организовывалось властью, использовавшей такие моменты для публичной репрезентации собственного величия……………………….

   Западноевропейские дипломаты XV-XVII вв. немало писали о русском дипломатическом церемониале и этикете, но их взгляд - это взгляд со стороны. Возможность увидеть предмет изнутри, с точки зрения носителей самой традиции, дают т. н. "посольские книги" - сборники официальной документации, связанной с отправлением русских посольств за рубеж и пребыванием иностранных миссий в России. Эти "книги" начали составляться задолго до 1549 г., когда, как принято считать, был учрежден Посольский приказ. В них входят тексты договоров, послания монархов (чужеземных - в переводе), переписка посольских дьяков с приставами и воеводами пограничных городов, посольские паспорта ("опасные грамоты"), наказы отбывающим за границу русским дипломатам ("наказные памяти"), их пространные отчеты, составленные по возвращении в Москву ("статейные списки"), и отосланные с нарочными краткие сообщения о политической обстановке за рубежом ("вестовые списки", или "вести"), верительные ("верющие") грамоты, описания аудиенций и торжественных обедов, протоколы переговоров, перечни подарков, реестры поставленного продовольствия и т. д. К сожалению, дошедшие до нас посольские книги имеют существенные пробелы, а материалы по связям с Большой Ордой, Казанью, Астраханью, Ливонией, Венгрией, Молдавией и некоторые другие не сохранились вовсе.
   Первые договоры о дипломатическом церемониале ("посольском чине") Россия заключила с Речью Посполитой, Швецией и Священной Римской империей в 70-х гг. XVII в., но и тогда регламентированы были только частности. Как бы ни называть породившую его стихию - национальным духом или коллективным разумом, русский посольский обычай оставался именно обычаем вплоть до радикальных реформ петровского времени. На протяжении двух столетий его нормы жили в устной традиции, опирающейся лишь на прецедент и опыт, и не были ни записаны по отдельности, ни тем более собраны в единый свод или утверждены какими-то официальными актами.
   Доступный лишь в своих проявлениях, открытый всем, кто был связан с дипломатией, но никому - до конца, посольский обычай присутствовал в каждом фрагменте организованного им мира, но нигде - полностью, поэтому его трудно реконструировать из беспорядочного множества элементов, оказавшихся в нашем распоряжении. Зато, будучи воссоздан из обломков и обмолвок, этот навсегда исчезнувший порядок жизни поражает продуманной соразмерностью своих частей, богатством символики и обилием заключенных в нем смыслов.

Глава 1.   2. КРЫМСКИЙ СИНДРОМ

   Загадочный наказ получил в 1563 г. отправлявшийся в Крым посол Афанасий Нагой: он должен был проследить, чтобы хан Девлет-Гирей ни в коем случае не приложил к грамоте с текстом договора "алого нишана", т. е. хорошо известной, видимо, русским печати красного цвета. Если же добиться этого будет невозможно, Нагому приказывалось грамоту с такой печатью не брать, договор не заключать ("дела не делати") и немедленно возвращаться в Москву.
   На первый взгляд поражает несопоставимость мелкой канцелярской формальности и неожиданно значительных последствий, которые могло повлечь за собой ее нарушение - вплоть до дипломатического демарша с отъездом посла. Твердость в подобных вопросах кажется тем более странной, что в это время Иван Грозный вел войну на западных границах и всеми силами стремился удержать Девлет-Гирея от набега на Русь, направить его на литовские "украины". Однако вопрос о печати оказывается крайне важен, если взглянуть на него под другим углом.
   Тюркские ханы-джучиды (помомки Джучи, старшего сына Чингисхана), как и русские государи, имели две печати - большую и малую. Они различались по форме и по функциям. Первая обычно имела квадратную подушку, вторая - миндалевидную (как правило, она была перстневой). Большая печать применялась ханом в переписке с иностранными монархами и при заключении договоров с ними, малая предназначалась для менее важных документов, касающихся его собственных подданных. Ее, видимо, и называли "нишаном". Что касается эпитета "алый", то он, скорее всего, относился к цвету печатного камня. Малая перстневая печать Девлет-Гирея, приложенная к русско-крымской "договорной грамоте", превращала ее в соглашение, имеющее сугубо внутренний характер, заключенное не между суверенными государями, а между сюзереном и вассалом. "Алый нишан" декларировал старшинство хана, продиктовавшего свои условия царю, который как младший или как побежденный вынужден их принять. Для Москвы это было совершенно неприемлемо и перевешивало все возможные выгоды, которые сулил сам договор. ……………………….
   И Крым, и Россия, чей правящий слой густо насыщали выходцы из знатных татарских родов, были обломками Джучиева улуса, а через него - всей империи чингизидов, которая давно не существовала в реальности, но продолжала жить в исторической памяти обоих государств. Бахчисарай открыто объявил себя наследником Сарая, утвердив свой сюзеренитет над Ногайским, Казанским и Астраханским "юртами", а Москва при Иване III оказалась в затруднительном положении……………………….
Обратившись лицом на запад, Москва сохранила особые отношения с Крымом. Они были остро-враждебными и одновременно домашними, родственно-тесными и проникнутыми взаимной подозрительностью, какими всегда бывают отношения между частями одного исчезнувшего целого, но степень их идеологизации оставалась невысокой. Обе стороны слишком хорошо знали друг друга, чтобы придавать серьезное значение идейному камуфляжу. Широкое понятие "чести" московских государей сузилось в Крыму до одного-единственного смысла - их суверенности. На этом стояли до конца, зато все прочее принимали как данность и оправдывали обычаем.
   Порядок здравиц на обедах и расположение "государских имян" на грамотах входили в число тех условий, лишь при соблюдении которых удавалось поддерживать видимость нормальных отношений с крымскими Гиреями. Без этого невозможно было хоть как-то уберечься от опустошительных набегов, а при необходимости направить ханскую саблю на Вильно и Краков. Здесь Иван Грозный даже не особенно настаивал на своем царском титуле, тогда как для признания его на Западе были задействованы все государственные ресурсы. Русские дипломаты в Бахчисарае и перед крымскими послами в Москве никогда не произносили "высокословных" речей об "Августе-кесаре" и Владимире Мономахе как предках московских государей или об изначально суверенном характере их власти, что сплошь и рядом делалось в отношениях с Европой. В Крыму прекрасно помнили, от кого на протяжении двух столетий московские Рюриковичи получали ярлыки на великое княжение. Западные партнеры Москвы могли быть и не в курсе этих деталей.
   "Мы Божиею милостью государи на своей земле изначала, от первых своих прародителей, и поставление имеем от Бога, как прародители наши, так и мы", - заявил Иван III имперскому послу Николаю Поппелю, который в 1489 г. от имени Габсбургов предложил ему королевский титул. Само напоминание о былой зависимости от Орды, если об этом говорили европейские дипломаты, воспринималось в Москве как оскорбление. Об этих черных страницах истории следовало забыть как можно скорее. В случае, если крымский хан или его "мурзы" вспомнят об отношениях между Иваном Калитой и золотоордынским ханом Узбеком, русским послам предписывалось просто избегать полемики по этому острому вопросу и отвечать уклончиво: "Не знаю старины; ведает ее Бог и вы, государи".
………………………….