Глава 1 Рукиушиголова
Пррум-пум-бум-бум-па-ра-ри-ра-рам — грянул на церемониальной площади "Юность" интернатский духовой оркестр.
С мамой и с темно-коричневым, не очень видавшим виды чемоданом Женька стояла на краю и не сливалась с толпой. На чемодане — жестком, с пластмассовыми уголочками, с большими неблестящими железными замками начертан шифр: "Женя Путник, 6 кл. "В". Шк.-инт. № 73".
Шифр означал перемену судьбы.
Женька стояла и представляла, как она будет мыкаться тут ужасно. Вдали от дома и семьи.
Ведь как получилось? Мама приехала за ней в лагерь пораньше на попутке — грузовике цвета хаки! Они мчались в Москву, в кузове, на мешке.
По обочинам дороги — леса! Птицы распевают. До чего же приятно человеку возвращаться к своим домой. И Женька запела, заголосила негритянскую песню, прямо на английском языке, который она самостоятельно изучала по пластинкам. Этот блюз они пели с папой. И Юрик — ее старший брат — пел с ними, подыгрывая на губной гармошке:
Как увидишь, что я иду, открой окно пошире!..
Как увидишь, что я иду, открой окно пошире!..
Как увидишь, что я ухожу, склони голову
и плачь...
- Я ухожу из библиотеки, — сказала мама.
- Куда? — спрашивает Женька.
- Папа едет работать в Приэльбрусье... на три года... я бы хотела... поехать с ним... первое время... наладить быт...
- А мы? — спрашивает Женька.
- Юрик поступил в техникум. Он у нас взрослый... а тебя... мы с папой... НЕ-НА-ДО-ЛГО... решили устроить в интернат.
- Что?!
- Да он специальный, с английским уклоном. Ты так любишь английский!
- Я ненавижу английский!
- Попробуем? Вдруг тебе понравится? А на субботу с воскресеньем — домой.
- К черту субботу с воскресеньем!
- Как ты разговариваешь?!
Недалеко от их дома был один интернат. Женьке из окна видно, как они гуляют за забором, во всем одинаковом, приютские.
— Хорошо. Тогда у папы, — сказала мама, — вместо жилплощади будет к о й к о- м е с т о.
Удивительно, как иногда несуразные, просто нелепые слова могут заставить человека решиться на то, что он не сделал бы даже под дулом пистолета. Почти всегда эта фраза — непривычная на слух, короткая и ударная, как прямой хук в нос.
Смолк духовой оркестр. Люди стали строиться по классам.
- Шестой "В" — на медосмотр! - Иди, я посторожу чемодан! — говорит мама. Вид у нее какой-то растерянный. Вроде сама не рада, что все это затеяла. - С вещами! По росту! Стройсь! Шагом марш!..
Новички нервничают, старожилы спокойны.
Новички оглядываются, старожилы глядят вперед.
Один из третьего класса — бабушка его провожала, плакала — крикнул ей во весь интернатский двор:
— Бабуль! Выше голову! Шурке привет и всем! Скажи — встретимся, обязательно встретимся!..
Странный человек в меховой ушанке шествует по площади с картонной шахматной доской.
Тр-рум-пум-бум-бум-пу-ру-ру-ру-рру-ум!..
Отваливают под марш "Прощание славянки" от пристаней корабли. Длинной вереницей выстраиваются в спальном корпусе у медпункта.
— Руки! Уши! Голова!.. Руки, уши, голова... Рукиушиголова...
- А голову-то зачем? — спрашивает Женька.
- А чтоб вшей не натащили!
Тысячерукое, тысячеухое, пятисотголовое существо движется из медпункта в раздевалку, где станут храниться пятьсот пар башмаков, пальто, шапок и чемоданов, тысяча лыж, варежек и лыжных палок...
Оттуда — в спальни. Розовые стены, розовые шторы, розовые покрывала. Все в спальнях ядовито-розового цвета.
В подсобке нянечки двуручной пилой чего-то пилят — за спиной не видно.
— У нас директор, — говорит одна, — у него знаешь какой вкус? Чтобы все было в тон.
"Чего они там пилят?" — подумала Женька.
— А у Гапонова из девятнадцатого интерната всё не в тон! Стены зеленые, шторы красные! Hani ему: "К зеленым стенам, Иван Сергеевич, шторы должны быть обязательно зеленые, чтобы ребятам было не тяжко". А тот: "У меня, Владимир Петрович, шторы на стенах, как маки на лугу!"
Вжик-вжик, знай себе распиливают, не злодеяние ли совершают? Такой у Женьки был характер: мимо чего-то неясного не могла пройти спокойно, а только разузнав, что все в порядке, что никого не обижают и нет признака злодейств.
Двуручной пилой няни распиливали розовый рулон туалетной бумаги.
Из спален — в школу, через переход с большими окнами от потолка до полу. Здесь строятся перед обедом классы. Нигде так беспрестанно не строятся, как в интернатском переходе. И нет другого такого места, где больше, чем тут, сосредоточился бы запах супа из столовой.
С новой силой тоска навалилась на Женьку — она любила питаться не по часам. В отрыве от кухни и домашнего холодильника растущий организм ее трубил тревогу и пробуждал кошмарный аппетит, который ей достался в наследство от великого любителя поесть — Женькиного папы.
— Как кушать хочется! — семь раз на дню по воскресеньям, заискивающе глядя на маму, восклицал папа, хлопая в ладоши и потирая руки.
Еду он предпочитал приготовленную мамой от начала и до конца, и на дух не переносил пакетики и полуфабрикаты. Пакетики он называл мумией супа. "Такие пакетики, — говорил папа, — можно найти только в саркофагах фараонов".
А до чего он обожал ветчинный рулет! Как-то раздобыл по случаю батон с названием "Рулет деликатесный". Принес домой, счастливый, держа батон, словно ребенка, прижатого к груди. А когда тот в конце концов кончился, папа по этому поводу выступил на кухне с речью. Он сказал:
— До свиданья, рулет, до свиданья! Приходи к нам еще! Мы тебе всегда рады! Пусть наш холодильник "ЗИЛ" станет для тебя родным домом, а месяц, на протяжении которого мы тебя ели, апрель, отныне будет праздноваться нами каждый год, как месяц рулета!..
До свидания, папа, до свидания. Пусть у тебя там, в Приэльбрусье, все будет хорошо. Пускай не жмотничают — выделят жилплощадь, а не какое-то койко-место. Пускай рядом с тобой побудет мама. Вдвоем надежней, а то снегопады, лавины, дремлющий вулкан Эльбрус, чем черт не шутит, вдруг проснется. А нам что сделается тут, в Москве? Что уж такого здесь, в Москве, нельзя было бы пережить человеку?
Одно чуть примирило Женьку с интернатом — здоровенный аквариум в школьном корпусе на первом этаже. Там жили рыба-телескоп, пятнистые вуалехвосты, четверо меченосцев и среди водорослей бодро двигался по дну тритон.
У них с Юриком тоже есть аквариум. Десять огненных барбусиков. Все десять пламенно любили Юрика, во всяком случае узнавали и явно предпочитали остальным. И снова Женька с надеждой подумала: где живет тритон, не может быть слишком плохо.
Общим потоком ребят ее подняло по лестнице на третий этаж и — мимо правил, гласивших: "Будь активным общественником, хорошим товарищем, верным другом! Умей сочетать личные интересы с интересами государства! В карман клади только необходимые вещи! Умей стирать, шить и гладить одежду! Закаляй себя! Не кури!" — внесло Женьку в шестой класс. Вместе с другой новенькой она встала у доски тихо и настороженно, как следует вести себя в подобных обстоятельствах.
- Ты приходящая? — спросила у Женьки другая новенькая.
- Как это?
- Ну, в интернате учишься, а спишь и ешь дома, — объяснила девочка. — Я приходящая.
- А я неприходящая, — сказала Женька. Мысль о тритоне уже не согревала.