Одержимый

Она улыбалась Майклу через широкий четырехугольник звуконепроницаемого стекла, который отделял крохотную радиостудию от крохотной аппаратной.
Ее звали Аманда Кэпстик. Она работала йродюсером в независимой телекомпании, которая снимала документальный фильм про психиатрию. Двадцать девять лет, светлые волосы до плеч, проникающая в душу улыбка. И самоуверенность, пропорциональная красоте лица.
Аманда была первой женщиной, на которую Майкл Теннент взглянул дважды с тех пор, как умерла его жена Кэти.
И он знал почему: она чем-то напоминала Кэти хотя на самом деле очень от нее отличалась. Кэти была стройной классической красавицей, и в ней было пять футов девять дюймов. Аманда на добрых шесть дюймов ниже, и у нее более мальчишеская фигура. И все же, когда она позвонила и попросила уделить ей полчаса времени и на рледующий день вошла в его кабинет — это было ровно три недели назад, — в нем снова зажглась та искра, которая, как он думал, погасла навсегда. Кэти умела его рассмешить — та Кэти, которую он хотел оставить в памяти. И Аманда, похоже, тоже. По крайней мере, она заставила его улыбнуться. Он попытался не думать об Амавде Кэпстик и сосредоточиться на телефонном собеседнике, но не смог. Раз в неделю он вел часовую радиопередачу, в которой отвечал на вопросы звонящих ему людей. Он всегда делал все возможное для своих слушателей — но не сегодня. Сегодня он старался для Аманды Кэпстик, которая следила за ним из-за звуконепроницаемого окна. На ней был хлопчатобумажный костюм и белая блузка, на запястье — стильные часы.
Сегодня она была его публикой. Он не переставал думать о ней все эти три недели, хотя и видел ее всего один раз. И только благодаря ее присутствию он забыл, пусть трлько на короткое время, тот кошмар, который начался с телефонного звонка одного из помощников коронера Вестминстера. Аманда Кэпстик смотрела на психиатра. Он склонился рад пультом. На голове огромные, плохо пригнанные наушники. Лицо частично скрыто микрофоном массивным шаром из серой пенорезины, до все равно видно какое оно сосредоточенное и серьезное. О-о-чень серьеезное. Интересный мужчина. Его внешность сочетала в себе зрелость и мудрость, из-за которых проглядывал мальчишка, о чьем существовании, наверное, не подозревал и сам мистер Теннент. В свои сорок лет он подошел к черте, отделяющей молодость от среднего возраста. Отличный возраст.
Он и одевался соответственно этому возрасту: костюм неброскою темно-синего цвета, но с модным воротником и дополненный несколько вызывающим галстуком. Его темно-каштановые волосы были гладко, с помощью геля, зачесаны назад — людей с волосами такого цвета называют шатенами. Небольшие овальные очки в черепаховой оправе, которые на некоторых смотрелись бы лишь как притязание на стильность, придавали ему вид интеллектуала и — совсем чуточку авантюриста. «Вы отлично впишетесь в мой фильм, доктор Теннент», подумала Аманда. В нем чувствовались природная уверенность и рассудительность. Он вызывал невольное уважение. Но больше всего Аманде импонировали его открытость и полное отсутствие высокомерия. Слишком много врачей, и в особенности психиатров, становятся жертвами своей профессии. В какой-то момент они теряют стремление узнавать больше и, кажется, вполне удовлетворяются уже наработанным опытом.
Доктор Теннент не из таких. И еще в нем была какая-то трогательная печаль. Когда он улыбался, казалось, он преодолевает некий внутренний барьер, запрещающий ему улыбаться. Она читала его биографию и знала, что три года назад он потерял жену в автокатастрофе. Может быть, он еще переживает ее смерть.
Аманда также знала, что доктор вел свою программу для «Тою-радио» каждую среду е семи до восьми вечера, И еще в «Дейли мейл» раз в неделю появлялась его статья, посвященная.психиатрии. Он был признанным специалистом по обсессивнокомпульсивным психозам и психозам телесного дисморфизма — так официально называется класс заболеваний, который пресса окрестила «синдромом воображаемой уродливости». Доктор Теннент регулярно выступал в прессе и на телевидении и как специалист по психиатрии, и как эксперт на судебных разбирательствах.
Три дня в неделю у него была частная практика в больнице Шин-Парк-Хоспитал, возле Патни, оставшиеся два дня занимала работа с пациентами в Высшей медицинской школе при больнице Принцесс-Ройял-Хоспитал, где проводятся исследования в области психиатрии и где ему было пожаловано звание почетного преподавателя. Он имел репутацию филантропа, жертвовал средства на учреждение новых организаций самопомощи для страдающих различными фобиями в особенности теми, в которых он специализировался, — и всегда был готов отказаться от гонорара за услуги, если пациент не мог добиться оплаты лечения от национальной службы здравоохранения или частной страховой компании.
Майклу никогда не удавалось комфортно расположиться в этой студии. Она пахла конюшней. В ней было или так жарко, что он покрывался потом, или так холодно, что слезились глаза. Наушники были ужасающе огромными и постоянно норовили сползти с головы. Кофе с каждой неделей становился слабее, а его запах все сильнее перебивался запахом одноразовых стаканчиков, в которых его приносили. Ему постоянно приходилось следить за собой, чтобы не уступить соблазну передвинуть какой-нибудь ползунок на пульте, не отвлекаться на качание индикаторных стрелок, не трогать микрофон и не тянуться к рвду выключателей, под которыми было от pyKи написано: «Не выключать!»
Обыкновенно перед радиопередачей он не слишком нервничал он настраивался, ждал своего времени, а потом делал все возможное, чтобы помочь несчастным людям, которые не знали, куда обратиться за помощью. Но сегодня его отвлекала Аманда. И еще эта новость, крутившаяся в мозгу. Ужаснаяi кошмарная новость: одна из его пациенток, актриса, совершила самоубийство, и виноват в этом был он. Обычно этот час, когда он находился в эфире, пролетал в мгновение ока — теперь же стрелки часов словно остановились. У него были трудные звонки, и он, стараясь произвести впечатление на Аманду, потерял ту спонтанность и теплоту, которыми отличалось его обычное общение со слушателями.
Но теперь, слава богу, передача подходила к концу. Последние десять минут на линии была Мардж, проживающая в Эссексе. Скоро он с ней распрощается. Она разговаривала с ним таким тоном, какой он мог позво-лнть себе лишь по отношению к кассирше в супермаркете, обсчитавшей его на авокадо. Изо всех сил стараясь сохранить спокойствие, он сказал:
— Я думаю, Мардж, что вам стоит перечитать эту книгу о Фрейде еще раз. Понятие «коллективное бессознательное» ввел Карл Юнг, а не Зигмунд Фрейд.
— Я так не думаю, доктор Теннент, — с вызовом сказала Мардж. — И вы так и не объяснили мой сон. В нем у меня выпадали зубы. Что это значит?
В наушниках прозвучал голос редактора:
— Заканчивай, Майкл. Через минуту новости.
Майкл бросил взгляд на часы, висящие над звуконе проницаемым окном. Было почти семь.
— Это очень частый сон, Мардж. Пару недель назад я разъяснил его во всех подробностях одному из слу шателей. В жизни человека существуют два периода, когда у него выпадают зубы: первый имеет место в дет стве, когда молочные зубы сменяются постоянными и возникают все проблемы, связанные с взрослением и особенно с осознанием ответственности; второй пери од, — и в его голос прокралась едва заметная ехидная нотка, — тот, который, судя по вашему тону, пережи ваете сейчас вы. Это старение и связаннее с ним стра хи. Вы боитесь встать нежеланной, слабой, беспомощ ной, беззубой.
— Но ведь об этом говорил Фрейд*-*»-не сдавалась женщина.
Снова раздался голос редактора:
—Десять секунд.
— Мардж, я боюсь, нам придется на этом остано виться, — сказал Майкл. — Надеюсь, я вам сколько нибудь помог. — Он щелкнул выключателем и стащил с головы наушники. По спине текла струйка пота.
Аманда Кэпстик улыбнулась ему через окно и показала большой палец в ободряющем жесте: «Молодец».
Он улыбнулся ей в ответ и пожал плечами, потом последним глотком допил остатки чуть теплого кофе. Дверь студии открылась, и в ее проеме показался Крис Бимиш, редактор: шесть футов роста, борода, глаза маленькие и красные от усталости. Он задумчиво, словно в замедленной съемке, кивнул.
— Как прошло? — задал Майк свой еженедельный вопрос.
Бимцш выдал свой еженедельный ответ:
— Хорошо. Хорошая программа. Думаю, слушателям понравилось.
— Я был не в форме, — сказал Майкл. — Мне показалось, я взял слишком сухой тон.
— Нет, им понравилось, — повторил Бимиш.
Он всегда с легкостью расписывался за триста восемьдесят две тысячи слушателей программы.
— Замечательно, — сказала Аманда Майклу через несколько минут, когда они проходили мимо охранника в пустынном фойе. — У вас весьма располагающий стиль общения со слушателями.
Он улыбнулся:
— Спасибо, но сегодня была моя не самая лучшая игра, —- Я бы хотела использовать кусочек вашей передачи в моем фильме.
— Конечно.
— Мы можем лопробовать заснять это в реальном времени, чтобы ухватить спонтанность процесса. — Она помолчала, затем спросила: — Когда-нибудь думали о собственной телевизионной передаче? Как «В кресле психиатра» Энтони Клэра?
— Не уверен, что люди нуждаются в медиапсихиа-трии, — ответил Майкл. — По правде говоря, у меня большие сомнения на этот счет. Десяти минут недостаточно. И даже получаса. Я начинаю думать, что приношу больше вреда, чем пользы. Трудно разговаривать с человеком, не имея возможности увидеть выражение лица, оценить язык движений. Вначале я надеялся что смогу показать людям, чем полезна психиатрия. Теперь я в этом сомневаюсь.
Они подошли к дверям. Майкл чувствовал запах духов Аманды: тонкий аромат с мускусным оттенком. Он очень нравился ему. Через мгновение она исчезнет, а он поедет домой, навстречу еще одному одинокому вечеру. Разморозит что-нибудь из «Маркса энд Спенсера», посмотрит, что есть хорошего по телевизору, попытается что-нибудь почитать, или займется бумажной работой, или...
...напишет отчет, который затребовал от него коронер.
Ему отчаянно хотелось задержать ее подольше, но он так давно не разговаривал с женщинами на отвлеченные темы, не касающиеся работы, что способность к легкому общению, если она когда-то у него и была, исчезла без следа. И еще он боялся, что она замужем, и тайком бросил взгляд на ее пальцы.
Колец Аманда не носила. Ее руки были неожиданно маленькие и худые, лак на ногтях облетел, будто ее ничуть не заботила собственная внешность. Он счел это добрым знаком. Он с подозрением относился к совершенству. Слишком многие ето пациенты грешили максимализмом в этом вопросе. Он любил, когда люди дают себе в чем-то послабление.
— Может быть, выпьем чего-нибудь, если у вас есть свободная минута? — спросил он и сам удивился, как легко это ему далось.
Их глаза встретились. У нее были красивые глаза, темно-синие, полные жизни. Она улыбнулась, взглянула на часы, затем отвела взгляд.
— Спасибо, но я... у меня встреча в восемь.
— Ничего, все в порядке, — сказал Майкл, скрывая разочарование за беспечной улыбкой и спрашивая себя, с каким молодым красавцем она собирается встретиться.
По дороге домой, медленно перебираясь в своем «вольво» через мост Патни-Бридж и двигаясь дальше по оживленной улице, он думал об Аманде. И о том, как она улыбалась ему сквозь стекло аппаратной. Он думал о том взгляде, которым она одарила его на выходе из здания. В этом взгляде определенно была симпатия.
Она отказалась от его предложения выпить вместе.
Но разве не было в ее отказе некоторого сожаления?
Ему еще представится случай. Они еще встретятся. Или... черт, он может попытать счастья и позвонить ей завтра. Почему бы и нет?
Ну конечно, ты волен сделать это, доктор Майкл Теннент, только чем ты можешь быть ей интересен? Ты на десять лет старше. Она молодая, яркая, энергичная девушка. Весь мир у ее ног. А ты старпер в «вольво».
Ты даже не можешь больше как следует выполнять свою работу. Доказательство этому в сегодняшней утренней газете. Лучше помолись, чтобы она не попала Аманде Кэпстик на глаза. Ном ей нравлюсь. Определенно нравлюсь. У нее свидание — и что же? Он решил позвонить ей утром.
В конце концов, она всегда может сказать «нет».