Семь дней творения: Роман

Случай – это обличье, которое принимает Бог, чтобы остаться инкогнито.

Жан Кокто

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

Лежа на  кровати, Лукас посмотрел на отчаянно мигающий диод своего пей­джера. Он закрыл книгу и положил ее рядом. Кни­га его порадовала. В третий раз за двое суток он пе­речитывал эту историю. Как он ни напрягал свою адскую память, на ум не приходило другого случая, когда чтение доставило бы ему такое удовольствие.

Он ласково провел пальцем по обложке. Этот Хил­тон скоро станет его любимым писателем! Он снова взял книгу, радуясь, что неведомый постоялец забыл ее в ящике ночного столика в номере отеля, и уверен­ным жестом бросил ее в распахнутый чемодан в даль­нем углу. Глянув на настольные часы, он потянулся и встал с кровати. «Встань и иди!» — сказал он весело. Смотрясь в зеркало шкафа, он затянул узел галстука, поправил черный костюмный пиджак, взял со столи­ка рядом с телевизором черные очки и положил их в нагрудный карман. Пейджер на его брючном ремне вибрировал не переставая. Он захлопнул ногой дверцу шкафа, подошел к окну, отодвинул тяжелую серую штору и выглянул во внутренний двор. В безветрии Нижний Манхэттен затягивало смогом, получал свою дозу копоти и TriBeCa. Денек выдался знойный, Лукас обожал солнце — кто лучше него знал всю тяжесть причиняемого светилом вреда? Не множит ли оно на иссушенных землях микробы и бактерии, не превосходит ли неизлечимостью саму Костлявую, не отсортировывает ли слабых от сильных? «И стал свет!» — промурлыкал он, беря телефонную трубку. Он попросил портье приготовить ему счет: посещение Ныо-Йорка заканчивалось.

Он покинул номер, прошел по коридору, открыл дверь, выходящую на запасную лестницу.

Во дворике он достал из чемодана книгу, а сам чемодан отправил в большой мусорный бак, после чего зашагал по узкой улице налегке.

На одной из улочек Сохо с потрескавшейся мосто­вой Лукас высмотрел взглядом знатока чугунный бал­кончик, уберегаемый от падения с третьего этажа вниз всего двумя ржавыми заклепками. Там стоял шезлонг, в котором нежилась молодая манекенщица со слишком выпирающей грудью, до наглости глад­ким животом, пухлыми губками. Она ни о чем не по­дозревала и наслаждалась жизнью. Пройдет несколь­ко минут (если его не обманывало зрение, а оно его никогда не обманывало) — и заклепки не выдержат, прелестница пролетит три этажа и разобьется вдре­безги. Кровь потечет струйкой у нее из уха в трещину на мостовой, подчеркивая ужас на мертвом лице. Потом это миловидное личико начнет разлагаться в сосновом ящике, куда родня ее законопатит, прида­вив сверху мраморной плитой, окропленной литрами бесполезных слез. Сущая безделица, всего лишь повод для четырех корявых строчек в местной газетенке и для разорительного иска управляющему домом. Служащий мэрии, отвечающий за техническое состояние жилья, потеряет место (как же без виноватого!), после чего кто-нибудь из его начальников замнет дело, за­ключив, что несчастный случай вырос бы в драму, ока­жись под балкончиком прохожие. Есть все-таки на свете Бог — собственно, в этом и заключалась для Лукаса настоящая проблема

День начался бы превосходно, если бы в глубине миленькой квартирки не зазвонил телефон и если бы эта идиотка не оставила трубку в ванной комна­те и теперь не потащилась бы за ней туда. Откуда у манекенщицы взяться мозгам, разочарованно по­думал Лукас.

Он стиснул зубы, его челюсти лязгнули. Такой же лязг издавал мусоровоз, громыхавший по улице и сотрясавший дома поблизости. Хруст — и от стены от­делилась и со звоном обрушилась на тротуар металли­ческая лестница. В окне нижнего этажа отлетевшей железякой выбило стекло. Ржавые брусья, излюблен­ные жилища бацилл столбняка, покатились во все сто­роны. Взгляд Лукаса снова зажегся, когда вниз с голо­вокружительной скоростью устремилась из-под крыши остроконечная стальная балка. Если его оперативное вычисление подтвердится, как всегда бывало, то ничего еще не потеряно. Он вышел на мостовую, вынуждая водителя мусоровоза притормозить. Балка пробили крышу кабины и вонзилась водителю в грудь, огромную машину резко занесло. Оба мусорщика на задней платформе не успели даже пикнуть: одного заглотнула прожорливая пасть кузова, где его тут же смололи в ка­шу неутомимые механические жвалы. Другой оказался от толчка на тротуаре, где его зацепила за ногу и потащила за собой задняя ось мусоровоза.

«Додж» подбросило в воздух, голые электрические провода очутились в водосточном желобе. Фонтан искр — и целый жилой квартал оказался жертвой за­мыкания. Глазницы всех светофоров в округе стали черными, как костюм Лукаса. С перекрестков, бро­шенных на произвол судьбы, уже доносились звуки первых столкновений. На пересечении Кросби-стрит и Спринг-стрит неминуемо должны были врезаться друг в друга обезумевший мусоровоз и желтое такси. Последнее получило бортовой удар и влетело в витри­ну магазина при Музее современного искусства. «Но­вый витринный экспонат», — пробормотал Лукас. Грузовик зацепил передней осью автомобиль у тро­туара, и тот уставился слепыми фарами в небо. Тяже­лый кузов с душераздирающим скрежетом лопающе­гося металла сорвался со станины и перевернулся, тонны отбросов вывалились из его чрева и покрыли мостовую тошнотворным месивом.

Грохот кошмарной развязки сменился мертвой тишиной. Солнце продолжало равнодушно караб­каться вверх, его лучи уже насыщали атмосферу зло­вонием и заразой.

Лукас поправил воротник рубашки, он испыты­вал священный страх, как бы кончики воротника не вылезли из-под лацканов. Он довольно озирал кош­мар вокруг себя. Часы показывали всего девять утра, и начало дня можно было все же считать удачным. Водитель такси уперся головой в руль, непрекра­щающийся надсадный звук клаксона сливался с гуд­ками буксиров в нью-йоркском порту — чудесном местечке в такое ясное воскресное утро поздней осени. Лукас направлялся туда, чтобы перенестись на вертолете в аэропорт Ла-Гуардиа. Его самолет вылетал через один час десять минут.

* * *

На пристани № 80 торгового порта Сан-Фран­циско было пусто. София медленно положила телефон и вышла из машины. Прищурив на солнце глаза, она посмотрела на пирс напротив. Там, у гигантских кон­тейнеров, суетились люди. Крановщики, вознесенные в своих кабинках на огромную высоту, виртуозно управ­ляли изысканным небесным балетом тонких узорча­тых стрел с грузами для судна, готовящегося к отплы­тию в Китай. София вздохнула. Даже при всем жела­нии она не могла все сделать одна. У нее было много способностей, но вездесущей она не была

Мост «Золотые Ворота» уже заволакивало туманом, из облаков, постепенно затягивающих залив, торчали теперь только верхушки мостовых опор. Еще немно­го — и работы в порту должны будут прерваться из-за недостаточной видимости. У Софии, неотразимой в форме инспектора по безопасности, оставалось совсем немного времени, чтобы убедить бригадиров — членов профсоюза скомандовать отбой работающим сдельно докерам. Если бы она умела сердиться!.. Человеческая жизнь несравненно дороже нескольких торопливо погруженных контейнеров, но люди меняются медленно, иначе ей здесь нечего было бы делать.

София любила атмосферу доков. Здесь у нее все­гда было много дел. В тени старых пакгаузов скап­ливались все беды на свете. Здесь искали убежища бездомные, прячущиеся от осенних дождей, от ледя­ных тихоокеанских ветров, обрушивающихся на го­род с наступлением зимы, и от полицейских патру­лей, в любое время года избегающих соваться в этот враждебный мир.

—   Манча, остановите их!

Кряжистый мужчина сделал вид, что не слышит, и, прижимая к животу большой блокнот, записал в не­го номер очередного взмывшего в небо контейнера.

—   Не  вынуждайте  меня   составлять   протокол, Манча! Возьмите рацию и прикажите немедленно остановить работы! — не унималась София. — Ви­димость уже меньше восьми метров. Сами знаете, когда  она становится  меньше десяти   метров,  вы обязаны дать свисток на прекращение работ.

Бригадир Манча подписал страницу, отдал ее мо­лодому табельщику и жестом приказал ему удалиться.

—   Не стойте под стрелой! Вдруг сорвется? Па­дающий груз не разбирает, на кого грохнуться.

—   Ничего, не сорвется. Вы меня слышали, Манча?

—   Что у меня, лазер в глазу? — проворчал бригадир, щипая себя за мочку уха.

—   Ваша   недобросовестность   сильнее   любого дальномера! Не пытайтесь выиграть время. Немед­ленно прекратите работы и закройте порт, иначе будет поздно!

—   Вы работаете здесь четыре месяца, и никогда еще производительность не падала так, как за это время. Вы станете сами кормить семьи моих това­рищей в конце недели?

К зоне погрузки подъехал трактор. Водитель поч­ти ничего не видел и чуть было не врезался в тягач.

—   Пропаливайте отсюда, мэм, сами видите, вы мешаете!

—   Мешаю не я, мешает туман. Придется вам рас­платиться с докерами другим способом. Уверена, их де­ти предпочтут увидеть своих отцов сегодня вечером, а не получить от профсоюза страховку за их гибель. Пошевеливайтесь, Манча, еще две минуты — и я выпишу вам повестку в суд и сама дам свидетельские показания.

Бригадир посмотрел на Софию и сплюнул в воду.

— Полюбуйтесь, кругов на воде и то не разглядеть!

Манча пожал плечами, взял рацию и нехотя рас­порядился прекратить все работы. Через несколько секунд прозвучало четыре гудка, разом остановив­шие балет кранов, грузоподъемников, погрузчиков, отвальщиков и всей остальной техники, работавшей на пирсе и на борту грузовых судов. Портовым гуд­кам ответил издали туманный горн буксира.

Из-за простоев порт в конце концов закроется.

—   Не я управляю хорошей погодой и дождями, Манча. Мой долг — спасать ваших людей от само­убийства. Хватит смотреть на меня, как на врага! Терпеть не могу, когда мы цапаемся. Лучше идемте,
я угощу вас кофе и яичницей.

—   Можете сколько угодно упрекать меня своим ангельским взором. Учтите, при  видимости десять
метров я возобновлю работы.