Американский мистик / пер. с англ. Н. Богданович

Предисловие редактора

«Мистицизм обозначает всеобъемлющее чувство связанности и открытости для любого опыта, как рационального, так и иррационального. Когда человек говорит о том, что он находится в согласии с космосом, он делает мистическое утверждение. Подобным же образом, когда некто признает, что он открыт для таинственного или неизведанного, он делает мистическое утверждение».

/Почтенный Уиллиям Харпер Хофф/


«Мистическое переживание всегда доступно — равно как и божественная милость — для всех, кто по-настоящему желает его; всем людям в течение жизни дано хоть раз мимолетно заглянуть в сердце Истины, которую каждый волен искать или забыть».

/Эндрю Харви/


Книга, которую вы собираетесь прочитать, — это дневник Бена Брикмана, описывающий его духовные переживания и открытия. Я отредактировал его и, по просьбе Бена, придал ему форму последовательного повествования. Он пишет не только о себе, но и о многих других людях, называющих себя «мистиками тысячелетия». По их мнению, духовное пробуждение Бена — одно из переломных событий нашего времени.

В течение почти трех месяцев летом 1988 года, на территории двух континентов, пережив самые разные приключения, этот тридцатилетний мужчина, выпускник факультета психологии, открыл, по его собственным словам, «десять ступеней к просветлению». Когда я, молодой профессор, впервые встретился с ним осенью 1988 года в университете Анкары, я с некоторым скептицизмом отнесся к его смелому заявлению. Но прочитав его дневники, я перестал сомневаться. Я увидел человека, перерожденного духовной жизнью, человека, который жил в хаосе, но потом обрел внутреннюю гармонию. Теперь, когда я больше двенадцати лет работаю с его материалами и общаюсь с мистиками, я убежден, что благодаря их пылу, также как и открытиям Бена, многие религиозные люди смогут по-другому взглянуть на свои отношения с Богом.

Бен Брикман был высоким мужчиной с русыми волосами, оливкового цвета кожей, глубоко посаженными карими глазами и на первый взгляд неиссякаемой энергией. Он родился в Америке, но рос в разных странах мира (так как его семья часто переезжала с места на место), главным образом в Азии и западной части Соединенных Штатов. Его отец был немецким евреем, мать — итальянской католичкой.

Впервые мы встретились осенью 1988 года в Анкаре, в Турецко-Американском культурном центре, где он заворожил зрителей своими сверхъестественными способностями. Он рассказывал историю жизни людей из аудитории, которые вставали со своих мест в совершенно произвольном порядке. Мне захотелось получить личное подтверждение, и я встал. Ничего обо мне не зная, он поведал аудитории о сне, который мне постоянно снился и о котором я не говорил никому, кроме жены. Он также рассказал, где я провел детство, в деталях описав дома, в которых я жил с семьей. Казалось, на какое-то мгновение его и мое сознание соединились. Он сказал, чего я хочу в жизни, и упомянул некоторые события из моего будущего, включая две книги, которые я напишу (надо ли говорить, что со временем все, предсказанное им, сбылось).

Мне приходилось иметь дело с медиумами, к большинству которых я относился довольно скептически, но мага, подобного Бену Брикману, я не встречал никогда. Когда я подошел к нему после лекции и позднее, когда мы общались в течение следующих недель, я увидел, что он настоящий мистик, некто, поддерживающий прямую и постоянную связь с Богом. Я очень заинтересовался тем, как он прошел путь от обычного человека до «мистика тысячелетия». Он показал мне дневники, которые он вел в процессе своего перерождения. Они и легли в основу этой книги.

Хотя Бен писал урывками и часто неразборчивым почерком, я с легкостью разделил его записи на десять частей, по одной на каждую из десяти ступеней просветления. Бен попросил, чтобы книга, которую мы назвали «Десять ступеней к Свету», имела такую же структуру. Он также выразил желание, чтобы мы не выпускали ее раньше двухтысячного года, предвидя, что в конце девяностых мир охватит безумное увлечение идеей Армагеддона, которое пройдет, как только наступит новое тысячелетие. Он также рассказал мне о других мужчинах, женщинах и детях, истории которых (по его предсказанию, их будет семь) мне следовало опубликовать в дальнейшем. Такие истории будут появляться в течение многих лет уже после нашей смерти и лягут в основу «Завета Тысячелетия».

По его словам: «Этот Завет, третий Завет, созданный нашей эпохой и равный по значению Ветхому и Новому Заветам, будут читать миллионы людей, жаждущих познать Бога. В Ветхом Завете поведано о жизни мистиков, сейчас называемых Иудеями, которых вел Моисей и другие. Новый Завет рассказывает о жизни новой группы мистиков, предводителем которых был молодой иудейский мистик, Иисус. Коран рассказывает об уже другой группе мистиков, которых вел Мохаммед. Завет Тысячелетия расскажет о жизни и учении мистиков нового тысячелетия, но в отличие от Нового Завета, он не будет сосредоточен на личности одного пророка».
— И все же, — возразил я Бену, — в твоем собственном повествовании ты получаешься центральной фигурой. Тебя уже сейчас считают лидером мистиков тысячелетия. Как же оно может не сосредоточиться на тебе?
— Я лишь один из многих, — поправил он меня. — Мой духовный опыт — это образец, но не конечный результат, моя жизнь может служить примером, но я не гуру. Я снискал полное доверие вселенной и, как следствие, бессчетные дары, однако их может получить каждый, кто пройдет десять ступеней просветления. Каждый может полноправным членом войти в Дом Божий, если подойдет к своей миссии ответственно и с радостью. Мой опыт — это лишь один из маршрутов, а не единственный маршрут. Не существует единственного пути к просветлению. Каждый ищущий должен найти свой собственный.

Если вы взяли с полки эту книгу, вы — на пути духовных исканий, как и я. Мистики тысячелетия сказали бы, что вы помогаете человечеству подняться на следующую ступень сознания. Чувствуете ли вы себя мистиком, вы должны решить для себя сами. Если, прочитав эту книгу, вы решите так, вы встретите друга, который уже давно идет с вами рука об руку. Ваша жизнь изменится, как изменилась моя. Перемена — это чудо, которое ожидает всех нас.


Майкл Гуриан,

Вашингтон,
январь 2000

Часть Первая

Миссия

«В конце концов, если вы родились однажды, вы можете родиться и во второй раз».

/Вольтер/


«Человек должен родиться дважды: один раз из чрева матери, и затем снова, из своего собственного тела и существования. Тело подобно яйцу, а сущность человеческого существа должна стать птицей в этом яйце и затем вырваться за пределы тела и улететь в вечный мир души».

/Султан Валад/


Примечание редактора: эпиграфы, предваряющие каждую часть книги, были взяты из дневника Бена Брикмана.

Сон первый

«Сон печального солдата», как назвал его Бен Брикман, — первый из семи, которые он видел летом 1988 года. Позднее он почувствовал необъяснимую связь с приснившимися ему людьми. Эти сны не могли быть лишь плодом его воображения: они отличались необыкновенной реалистичностью, кроме того, многие оказались пророческими, сбывшись в самом начале нового тысячелетия.

Майский вечер в Париже. В воздухе разлито благоухание. Высокий американец, блондин лет тридцати или чуть больше, выходит из Дожо Рамон. Слегка разгоряченный быстрой ходьбой, он несет серый спортивный рюкзак с логотипом Nike. Он атлетически сложен, мускулы бедер и икр натягивают его синие джинсы, бицепсы играют под тонкой тканью его белой рубашки. Рукава закатаны до локтей, обнажая поросшие золотистыми волосами предплечья.

Вдыхая запах сирени и вечернего ветерка, мужчина поворачивает направо, к Музею изящных искусств, одному из самых маленьких в Париже. Сейчас он закрыт на реконструкцию. Люди, как муравьи, снуют между его колонн. Рабочие стучат, режут, пилят, долбят, шлифуют. Этот шум раздражает высокого американца, он прикрывает глаза, вспоминая давным-давно сказанные слова одного учителя: «Каждый юноша должен без компаса лавировать в лабиринтах цивилизаций, породивших его. Придет день, и ты овладеешь этим искусством». И вот наконец это предсказание сбывается. — Monsieur, parlez-vous anglais?

Американец оборачивается и видит тощего, сутулого англичанина в пиджаке и зеленом галстуке-бабочке. В нескольких ярдах от него пожилой человек стоит у черного лимузина.
— Я американец, — спокойно отвечает он, хотя может говорить по-французски. Волосы у него на затылке встают дыбом, по телу пробегает дрожь. Он прошел военную подготовку, и его профессиональные инстинкты всегда настороже, даже если он не на задании. Боковым зрением он видит, как мужчина в длинном пальто ловит такси. Он видит людей, толкущихся перед закрытым музеем, женщину с двумя детьми, входящую в магазин, он слышит звук открывающегося где-то наверху окна. Какая-то доля секунды, и без всякой определенной причины (не считая этого англичанина), его задумчивость сменяется настороженностью.

Англичанин хлопает в ладоши:
— Слава Богу, вы понимаете меня, молодой человек. Вы не знаете, где находится улица Изящных искусств?
Он пихает карту в свободную руку американцу и подвигается поближе, чтобы они вместе могли взглянуть.
— А то мы, кажется, заблудились, — волнуется он.
— Вот Музей Изящных искусств, — американец, зажав спортивную сумку в правой руке, показывает картой в сторону здания,– Улица, которая вам нужна, идет прямо мимо него, вон туда.

И тут он чувствует укол в шею, будто укус пчелы. Мышцы его тела напрягаются: худшее из того, что они могут сделать. Яд проникает в его нервную систему, прежде чем он успевает уронить карту или сумку и поднять руку.
— Боже, он упал в обморок! — кричит англичанин прохожим. Американец отключается. Его держат руки, натренированные руки. Они несут его в машину. Он становится сиденьем, его кожа — винилом чехла, глаза — пуговицами, зеленый галстук-бабочка — последним клочком цвета перед провалом в полную темноту.
— Несомненно, вы правильно сделали, что выбрали его, — говорит англичанин коллегам. — По разным причинам. Но эта технология действительно работает? Если бы он узнал правду, что бы с ним было?
— Он просыпается.
— Так и есть. Как Вы себя чувствуете, молодой человек?
— Не ждите ответа, господа, он не может говорить.

У одного из мужчин какой-то ближневосточный акцент, у другого — американский. Третий — англичанин. Все они кажутся ему смутно знакомыми. Молодой американец сидит в жестком кресле в сырой комнате, пахнущей заводским подвалом. Он парализован, с повязкой на глазах, но не связан, его рот не заткнут, в этом нет нужды. Ему дали какой-то наркотик, он не может ни говорить, ни двигаться. Но он слышит и чувствует гораздо острее, чем большинство обычных людей. Он ощущает потоки живой энергии, присутствующие в комнате. Их четыре: одна у двери, неподвижная, и три перед ним. Он чувствует запах сигареты, которую курит один из них, запах туалетной воды другого. В англичанине, стоящем слева, он ощущает лишь внимание, в человеке справа — переполняющий его гнев. Этот голос, с сильным акцентом — возможно, его обладатель из Египта или Саудовской Аравии — и объявил, что он просыпается. Прошли годы с тех пор, как он проходил экспериментальную тренировку. Он давно перестал использовать полученные навыки и свои способности, избегая обостряющих восприятие наркотиков, будь то DH 9, мескалин или даже марихуана. Военные нашли его по наводке одного профессора психологии. Их привлекла его чувствительность к экстрасенсорным переживаниям (они назвали это сверхвосприятием). «Ты будешь новым солдатом для новой войны», — сказали они ему, и он постарался стать им.

Люди в комнате, должно быть, хорошо знают его историю. Они явно хотят мобилизовать его паранормальные способности. Он знает, что у них есть свой резон. Сейчас он чувствует, как ласковые волны DH 9, MH 9 и каких-то других веществ, ему неизвестных, текут по его телу. Похоже, что наркотики оказали воздействие на самую сущность его восприятия, даже на передачу нервных импульсов.

Он знает: чтобы выжить, он должен продолжать мыслить, функционировать. Он чувствует, что главная опасность исходит от человека справа от него и что мужчина, который его осматривает, делает это с интересом и какой-то целью, но с полным безразличием к тому, выживет он или нет.
— В данный момент он держится прекрасно, — говорит он.
— Чем быстрее мы его запрограммируем, тем лучше, — произносит голос американца с легким южным акцентом. Слышится какой-то металлический звук, может, стук хирургических инструментов о металлический стол?
— Согласен, — говорит третий голос, с ближневосточным акцентом и низким тоном. — Пусть убьет Натана в течение месяца. Он вполне способен на это.
— Я категорически против, — голос англичанина. — У нас есть чему поучиться у Натана. Надо вытянуть из него все, что можно, прежде чем убить.
— Натан опасен. Самое время убрать его!
— Билкент, я не собираюсь Вам уступать только потому, что я маленький ученый из Англии. Мы знаем друг друга по холодной войне. Мы вошли в новое тысячелетие. Теперь мы не можем делать все по-прежнему. Поймите, нет нужды пороть горячку.
— Всегда есть вещи, которые не терпят отлагательства.
— Но я должен знать всю теорию, все вообще — всю эту новую технологию Натана, духовное могущество, которым якобы обладают эти мистики, все эти окна в будущее, которые им открыты. Мне нужно знать. Вот почему я вношу свою долю. И не ждите от нас слепого повиновения.
— Снова здорово, — тихо и твердо говорит осматривающий его мужчина. — Все тот же спор. Вы как псы, дерущиеся за кость. Вы забываете, друг мой, что, как только мы его запрограммируем, он будет куклой в наших руках. Мы будем следить, как он подбирается к мишени, и не спустим его, пока не получим всю информацию.
— Думаете, все сработает? — говорит англичанин.
— Он не будет ничего помнить, так же как он не помнит лабораторию и нас троих. Ему позвонят, затем будет приведен в действие спусковой механизм. И он готов. К несчастью для него, он даже не будет знать, зачем он это делает. Жестоко, особенно по отношению к такому прекрасно тренированному и способному солдату, но что делать.
— Мы на пороге таких открытий! — убеждает англичанин.

Голос с ближневосточным акцентом:
— Мы должны постоянно встречаться, пока идет проникновение.
Американец:
— Обязательно. Позвольте мне приступить. Лейтенант Крейн, проводите этих джентльменов в комнату для наблюдений.
— Есть, сэр.

Открывается дверь. Из другой комнаты слышится звук, как будто стучит молоток. Идут к двери. Англичанин — почти беззвучно. Другие ступают тяжелее. Деревянная дверь закрывается. Доктор сидит в тишине, его дыхание хорошо слышно. Он возбужден, немного колеблется.
— Ну что ж, сынок.

Он со щелчком включает машину. Это не магнитофон, но слышится свист пленки. Начинает играть песня, молодой американец хорошо ее знает. Это "Stairway to Heaven" Led Zeppelin. Откуда-то они знают, что это его любимая песня еще с подросткового возраста. Американец понимает, что доктор собирается использовать ее как спусковой механизм. Что он имел в виду, сказав: «Он нас не помнит»?

“There’s a sign on the wall…”

Неторопливая гитара Джимми Пейджа, способная одна заменить целый оркестр.
Музыка становится тише.
— Сынок, — мягко говорит доктор, — Слушай меня внимательно, хорошо? Слушай, как мой голос станет одним из голосов в песне. Сейчас будет немножко больно, но это поможет тебе. Сейчас, секунду, — Опять укол пчелиного жала, жаркий, резкий. — Слушай музыку, слушай мой голос в ней. Одной музыки не достаточно. Тебе придется слушать и мой голос, и внушение, мое внушение.

Молодой американец растворяется в музыке, увлекаемый потоком частиц в его крови. Наркотик стирает все, кроме слов, чувства комфорта, тенора Роберта Планта.

“As we wind down the road…”

Музыка выключается.
— Вот тут, сынок, ты слышал? Ты слышал, как я говорю это? Слушай, как я говорю это, сынок, сразу после “gold”, слушай внимательно, вот, что ты услышишь. И забудешь все.

В комнате появляется нечто странное. Слова доктора становятся плохо слышны. Это огромная, белая, прекрасная энергия. Любящая. Обволакивающая. Волшебная. Под ее воздействием американец расслабляется. Его наполняет радость, он начинает двигаться внутри самого себя, хотя его тело все еще привязано к креслу. Безграничная мягкость, как спокойный океан. Появляется еще что-то, заботящееся о нем.

Внезапный крик доктора. Трое других возвращаются.
— Что происходит?
— Черт, что за…
— Нас захватили! Назад! Назад!

Я проснулся, дрожа, в холодном поту. Лишь спустя секунду я осознал, что я Бен Брикман, а не человек из сна, накачанный наркотиками. И все же меня трясло. Голос доктора был таким зловещим. Все было таким зловещим — все, кроме этой наполняющей радостью энергии. Какой странный сон! И какой реалистичный — ничего подобного у меня никогда не было. Никогда прежде мне не удавалось полностью раствориться в каком-то другом существе. Мне снились пророческие сны, но не такие детальные и правдоподобные и никогда про столь отдаленное будущее.

Дрожа, я попытался записать свой сон как можно более точно. Смогу ли я найти «мишень»? Его звали Натан. Смогу ли я найти и предупредить его? Или все это — лишь фантазия? Но я был уверен в обратном.