Про любоff/on

1

Интересно, как выглядит человек, который может купить себе телефон Vertu за шесть тысяч долларов? И может ли этим человеком быть женщина?

А если это и правда женщина, то чем она зани­мается? Гоняет с утра до вечера на красной спор­тивной машине, прерываясь только на маникюр? Нет, конечно, не только. Еще на педикюр.

Мужа ее я представить не могла. Воображение рисовало странный гибрид президента и моло­дого человека в трусах с рекламы GAP.

К нему было бы страшно подойти и страшно заговорить. Он бы наверняка отлично выгова­ривал все звуки. В перерывах между затяжками толстой кубинской сигарой.

Еще я представила их детей. Двух девочек четырех и шести лет в одинаковых черных плать­ицах. Одна из них крошечной ручкой с отличным маникюром тянется к розовому телефону Vertu, лежащему на журнальном столике из слоновой (почему слоновой?) кости, но тут раздается резкий окрик матери: «Не сметь! Убери руки от моего Vertu!»

Нет.

Я вздохнула.

Вряд ли она будет кричать на свою крошку из-за какого-то телефона. У нее этих Vertu…

Я разглядывала телефоны на крутящейся стойке, как пирожные за стеклом кондитерского магазина.

Это сравнение заставило меня отойти от витрины и посмотреть в другую сторону. Теперь я уставилась на манекен в длинной лохматой шубе.

Манекен был унисекс, поэтому я никак не могла решить, стоит ли представлять себя в этом одеянии.

Гораздо проще было вообразить манекен в моем пальто.

Это я сделала зря. Еще минуту назад оно каза­лось мне намного более стильным.

«Потому что манекен без явно выражен­ной половой принадлежности», — успокоила я себя.

Снег валил крупными хлопьями и мокро по­падал за шиворот.

Подъехал мой троллейбус

Я, как всегда, дула на замерзшее стекло и чер­тим первую попавшуюся букву.

Сегодня это «К».

И, как всегда, начала придумывать слова на букву «К», отвечающие моему сегодняшнему настроению.

«Калигула»,

При чем тут Калигула?

«Каникулы».

До лета еще далеко. Но зато это будет первое лето без учебы, без аспирантуры.

Свобода!

«Купить».

Что купить? Да, надо зайти в магазин и купить молоко и пельмени. И сыр.

«Кино».

А если сходить в кино? Отличная идея! Как раз то, что хочется именно сегодня. Вечером пойду в кино. Посмотрю «Мистер и миссис Смит». Или «Мадагаскар». Обожаю мультики.

Я улыбнулась.

Машины за окном проносятся мимо.

На обочинах снег смешался с грязью и вы­глядит как объедки на белых тарелках в нашем институтском кафе.

Но я все равно люблю Москву.    

Моя ученица — начинающая телеведущая. Я учу ее правильно дышать. Чтобы звуки получались четкими и красивыми, надо правильно дышать. А она дышит как актрисы в немом кино по время ссоры с любимым — вздымая грудь.

—         Произнесите на выдохе «пф», — прошу я. — «Пф», «пф»... Берите совсем немного воздуха…

Она старается. Лицо сосредоточено, как у ро­женицы.

—         Получается? — спрашивает она своим высоким голосом, от которого мы изо всех сил
пытаемся избавиться.

—         Не пищите, — прошу я не очень вежливо.

Она улыбается.

 Получается? — повторяет она низким голосом в стиле Марлен Дитрих.

 От топота копыт пыль по полю летит. — Я отбиваю такт указкой.

Она, конечно, научится. Все учатся. У всех получается. Но понадобится месяца два. А у нее эфир через десять дней. Придется каждый день заниматься.

 Я завтра не смогу... — Она виновато улыбается.

Не пищите, — перебиваю я.

Когда мне было пятнадцать, я думала, что в двадцать пять лет я буду совсем другая. Взрос­лая, серьезная. С мужем и детьми. И с длинны­ми волосами. Из всего этого сбылось только одно — я взрослая. Раз мне исполнилось два­дцать пять.

Ни одного человека, похожего на моего мужа, я не встретила. Дети меня привлекают, но пока только чужие. Волосы стригу коротко, так же как и ногти. И собираюсь сделать пирсинг.

Как обычно, я купила самый дешевый билет, но села на самые дорогие места.

«Мистер и миссис Смит». Довольно смешно вначале. Я только Брэда Питта не люблю. Сек­суальность без страсти. А Сережа говорил, что я похожа на Анжелину Джоли.

Врал, наверное. Хотя сам он — вылитый Брэд Питт. С той же проблемой.

Я не скучаю по Сереже. Я люблю расставаться. Как будто еще одну жизнь начинаешь.

И прожить ее надо так…

На улице темно. За мной увязалась собака. Она дрожала от холода, но улыбалась. Я первый раз в жизни видела улыбающуюся собаку. Она была похожа на черную бурку, которую бросили на грязный асфальт.

Дома я нашла старую зубную щетку и стали чистить ей зубы. Она глотала зубную пасту, не переставая улыбаться.

Только когда Рита открыла входную дверь, собака выскочила у меня из рук и зарычала.

— Что это? — поинтересовалась моя подруга, не шевелясь.

В следующую секунду собака оказалась ви­сящей на Ритином плече. Прыжок был очень кинематографичным. За плечо она держалась зубами.

Трудно сказать, кто из нас визжал гром­че — я или Рита.

Хорошо, что моя подруга не плакса.

Мы повязали собаке на шею салатовый гофри­рованный шарфик и повезли ее в лечебницу.

Рита дала мне слово, что если собака окажется не бешеной, то она попробует ее полюбить. Со­бака полюбила Риту сразу после того, как разо­мкнула пасть. Минуты через две наших криков и уговоров. Она виляла хвостом, опять улыбалась и преданно заглядывала Рите в глаза.

Когда выяснилось, что можно обойтись без уколов от бешенства, мы решили дать собаке кличку. Она была девочкой. Мы назвали ее Тер­минатор. Длинно, но выразительно.

Холодильник оказался пуст. Терминатор ограничилась банкой зеленого горошка и упаковкой сушек.

Она всю ночь страшно выла в коридоре. Низко и переливчато.

Хотелось выкинуть ее на улицу.

Рита проснулась утром с головной болью, а я — с синяками под глазами.

Терминатор сладко спала на моем пальто, которое она стянула с вешалки. Телефонный провод был перегрызен. Она улыбалась даже во сне. Но теперь эта улыбка казалась мне издева­тельской.

2

Единственное, чего я хотела на работе, — это спать.

Хорошо, что Любовь Макаровна заболела. Хорошо, что учеников нет.

Как там Терминатор? Мы закрыли ее на кухне, решив, что именно там она причинит минималь­ный ущерб. Надо было закрыть в ванной.

Позвонила Любовь Макаровна.

Мне придется взять ее ученика. Срочная рабо­та. Она говорила про него, понизив голос и делая многозначительные паузы. Он куда-то там балло­тируется. Его срочно надо научить говорить.

Я вздохнула. Посмотрела на себя в зеркало. Выпила кофе. Разложила на столе карточки с буквами и слогами. Прошлась по аудитории с указкой и умным видом.

Может, какой-нибудь будущий президент? У Любови Макаровны серьезные ученики. Прав­да, непонятно, почему они учатся говорить толь­ко после тога, как уже овладели умением  держать нож с вилкой, стильно одеваться и зарабатывать огромные деньги?

Раз в неделю я работаю в детском доме. Дети — самые благодарные ученики. Особенно эти. Когда я ухожу, они обнимают меня и целу­ют. И смотрят в окно мне вслед. Я научила ил чертить на стекле буквы и придумывать слова. Сначала все они старательно выводили только одну букву — «М».

У моего ученика оказалось очень странное лицо. Если бы кому-то пришло в голову нари­совать глаза и рот на лопате, то это был бы его портрет. Нос размазан по всей поверхности.

Выяснилось, что это не он. Его водитель.

Мило: за мной прислали машину.

Почему-то я испугалась, что на глаза наденут повязку. Я это в каком-то кино видела.  

Обошлось.

В лифте размером с актовый зал мы поднялись на последний этаж.       

Дверь открыла низенькая калмычка в спортив­ном костюме. Она произносила «в» как «ф»,  хотя, конечно, никто, кроме меня, этого не замечал.

В гостиной одна стена оказалась полностью стеклянной. Но холодно не было. И из щелей не дуло.

Я села на мягкий кожаный диван и поня­ла — раньше я и представления не имела, что такое диван. И что такое «мягкий».

На столике у дивана стояла низкая пузатая вазочка с орехами, изюмом и курагой.

За полчаса, которые я провела в одиночестве, количество орехов сократилось вдвое. А кураги не осталось вообще.

Я бы съела и изюм, но мне казалось, что если что-то одно оставить, то все подумают, будто я пробую по чуть-чуть от безделья то, что мне нравится, а не ем все подряд с голодухи.

Через сорок минут мне предложили чаю. Я отказалась, уж не знаю почему.

Его звали Влад. Наверное, от Владислав.

Было какое-то обескураживающее очарова­ние и его манере произносить звуки.

Совершенно неправильно.

Он был настолько красив, что мне было как-то неудобно смотреть ему в глаза.

Он извинился за опоздание так, словно кто-то мог бы его не извинить.

Я боролась со смущением минут пять.

Он благородно делал вид, что этого не замечает.

Надеюсь, мне показалось, что он заметил по­лупустую вазочку.

Он был одет в широкие джинсы и рубашку навыпуск. Очень стильно. Но одежда не была его главным козырем. Глаза. Темные, с длиннющими ресницами, они смотрели на меня так, словно никого другого на свете не существовало.

И голос. Очаровательная хрипотца, которая бывает у мальчишек в период полового созрева­ния. Этот период прошел у Влада лет двадцать назад. Но голос!

Я аккуратно расставила на столе карточки, склеенные домиком, чтобы с них удобней было читать звуки.

Взяла указку.

Я показалась себе маленькой девочкой, игра­ющей в школу.

— Даша, — попросил Влад своим потрясаю­щим голосом, — вы мне сначала расскажите, что мы будем делать.

Он стоял напротив меня, облокотившись на комод, и улыбался.

— Мы будем учиться правильно говорить, — пояснила я как можно строже. — Да, какие у нас сроки?

  В этот момент я пожалела, что не ношу очки. Был как раз подходящий случай, чтобы опустить их на переносицу.

 Сроки? Вообще месяц. Но я бы предпочел две недели.

 Тогда это должен быть интенсив.

По-моему, я держалась отлично.

 Согласен. Любовь…  — Влад сделал вид, что задумался, но это была видимая неправда — забыл отчество…

 Макаровна, — подсказала я.

 … обещала мне ваше время с утра до вечера. Может такое быть?

Я снова растерялась. Но быстро представила себя Любовью Макаровной и ответила так, как ответила бы она:

—         Ну раз надо…

И даже тяжело вздохнула.

Он послушно произносил звуки, парные и непарные. Я учила его правильной мимике, и он даже не всегда отвечал на телефонные звонки.

Он мило попрощался со мной через два с половиной часа.

Сон улетучился из моей головы, как джинн из Аладдиновой лампы.

Мысленно я еще долго произносила звуки и скороговорки. И думала о том, чему завтра уделить больше времени.

Я должна быть у него в десять.

Интересно, удобно ли попросить водителя остановиться около супермаркета?

Интересно, Влад любит собак?

Интересно, вообще кто-нибудь может любить Терминатора?

Картины разгромленной кухни проплывали перед глазами одна ярче другой.

Водитель подъехал прямо к входу в магазин, не замечая прохожих, которым из-за этого при­шлось прижаться к стене.

Выходя из машины, я сама открыла дверцу, опередив водителя на долю секунды. Непрости­тельная оплошность.

Я купила кефир, творог, сухой корм. Интересно, Влад ходит в магазин? С женой? А он вообще женат?

Сейчас он бы мог занять очередь в кассу.

Он, наверное, ест на завтрак йогурты.

А может быть, черную икру?

А может быть, он кладет икру в йогурт?

Одной моей подруге, когда она была малень­кой, мама всюду добавляла красную икру. По­тому что она полезна. Даже в суп. Моя подруга ненавидит икру по сей день.

 На кухню лучше не ходи! — сказала Рита, не отрываясь от компьютера.

 Терминатор там?

Терминатор была там. Она лаяла и скулила. Рита привязала ее к батарее. Собака съела у стола ножки, и теперь он валялся в углу кучей обгры­зенных деревяшек.

Я села на пол рядом с Терминатором. Она ра­достно лизнула меня в лицо. Зубы ей явно никто не почистил.

— За мной Олег заезжает, мы едем ужинать! — объявила Рита, появившись в дверном проеме.

 Это какой? — поинтересовалась я.

 Вчерашний, — лаконично пояснила моя подруга.

 Терминатора не хочешь с собой взять? — предложила я на всякий случай.

 Нет, он мне пока нравится. У него такие сексуальные глаза! — Рита мечтательно закатила свои.

Я рухнула на кровать, даже не дождавшись, когда прекратится громкое чавканье на кухне. Когда Терминатор ела, она почему-то рычала.

Калмычка открыла дверь в розовом спортив­ном костюме. Теперь она всегда будет у меня ассоциироваться именно с этой одеждой.

Кто-то меня учил: на второе свидание нужно приходить в той же одежде, что и на первое. Для закрепления образа. На мой взгляд, в этом есть смысл.

Влад уже готов был выезжать.

Одет в костюм — синий в черную полоску. Как у Джигарханяна в фильме «Здравствуйте, я ваша тетя».

—         Доброе утро, — сказал он.

И я в который раз удивилась, что на свете бывают такие голоса.

Доброе утро, — продекламировала я. — Язык должен быть более упругим. Звук «д» обра­зуется под напором воздуха. Доброе утро!

Доброе утро. — Он улыбнулся.

Хорошо. Добыл бобов бобыль.

Добыл чего?

Около лифта стояли охранники. Я никогда раньше не видела охранников. Но почему-то сразу поняла — это они.

— Бобов бобыль.

Главное, чтобы он не спросил меня, кто такой бобыль.

В лифт мы сели одни.

Охранники встретили нас на первом этаже. Я с подозрением вглядывалась в их лица. Если они бежали по черной лестнице, то я увижу следы фи­зических усилий. Однако они были холодны и бес­страстны. На плече у каждого висел автомат.

В машине пахло ювелирным магазином. Води­тель сидел в одном пиджаке, без куртки. Снег и за­мерзшие люди за окном казались бутафорскими.

Влад разговаривал по телефону. Про то, что бюджет предвыборной кампании уже утвержден и ничего пересматривать он не собирается. Он не кричал и не раздражался, как киношные бизнес­мены. Он говорил так, словно обсуждал с товари­щем вчерашний футбольный матч: ему, конечно, не все понравилось, но таков уж спорт.

Мы въехали в железные ворота без всякой вывески. Мы — это наша машина и полный джип охранников.

Трехэтажный дом, наверное, был памятником архитектуры. Секретарша оказалась интенсив­ной блондинкой. Рядом с такими меня всегда тянет рассуждать о биржевых котировках или о возможности вступления чего-нибудь там в страны ЕС.

Живы? — спросил Влад у секретарши, не останавливаясь и не здороваясь.

Живы, — ответила она как-то разочарованно.

Кабинет Влада был огромным и очень краси­вым. В таком кабинете хочется работать. А также отдыхать, есть, пить, смотреть телевизор, спать и постепенно забыть, что существуют еще другие пространства.

Письменный стол от входа отделял круглый, как глобус, аквариум. Такого размера, словно кто-то попробовал сделать модель земного шара. Влад прижал лицо к стеклу, и оно расплылось, как в комнате смеха.

—         Живы, — констатировал он. И пояснил, заметив мое удивление: — Видите, это — акула.

Большая белая рыба с телом, похожим на до­рогую дизайнерскую открывашку для бутылок, бороздила воды аквариума, не останавливаясь ни на минуту. От одной стенки к другой. Прямо под ней грациозной стайкой плыли разноцветные, яркие рыбки необычной формы. Они были та­кими маленькими и легкими, что казалось, будто они не плывут, а кто-то невидимый дует на них, и из-за этого они чуть-чуть перемещаются.

Рано или поздно акула должна их съесть, — сказал Влад. И с сожалением развел руками.

Грустная история, — согласилась я.

Он обещал мне, что, пока я съезжу домой, он будет добросовестно присоединять к звуку «п» все гласные по очереди.

Я ему верила. Наверняка в школе Влад был отличником.

 По-ка, — сказал он, делая акцент на слог «по».

 По-жалуйста, не ленитесь.

 Я по-могу вам надеть пальто.

— Пе-реходите на другие гласные.
Секретарша неодобрительно посмотрела на мое довольное лицо.