Заяц над бездной и другие повести

Посвящаю эту повесть маме. Раде Раецкой.

Выражаю признательность Тиграну Кеосаяну, Рубену Дишдишяну. Сергею Даниеляну. Анатолию Степанову, Наталье Фокиной — за фильм и киносценарий.

ЗАЯЦ НАД БЕЗДНОЙ

В тот памятный день и Центральном Коми­тете Коммунистической Партии Молдавии было мучительно жарко. Плюс 35. Июль. Полдень.

Чудовищных размеров здание ЦК по чудо­вищности архитектурного замысла напоминало зернохранилище — элеватор. От настоящего элеватора его отличало, конечно, множество ве­щей. Во-первых, здание было облицовано плит­ками белого и розового мрамора. Во-вторых, в нем было множество окон — узких, напомина­ющих бойницы, наглухо закрытых стального цвета жалюзи. В третьих, на чудовищных же раз­меров лужайке, разбитой перед зданием, были идеально ровными рядами высажены цветы — красные тюльпаны. Таким образом, лужайка повторяла государственный флаг Молдавской ССР — красно-зеленый. Ну, и в-четвертых, пе­ред зданием стояли «Волги» — штук двадцать. Все «Волги» были черного цвета, и лишь одна из них — перламутрово-белая.

Водители — краснолицые молдавские муж­чины, все в одинаковых белых рубашках с коротким рукавом, прилипших к выпуклым шоферским животам, стояли кучкой у одной из машин, мрачно чокались запотевшими бу­тылками с ледяным боржоми и утирали креп­кими шоферскими ладонями вспотевшие за­тылки.

— ЗИМ готовить буду, — негромко сообщил Ионикэ. — Сам приезжает.

Ионикэ — молдавская краткая форма име­ни Ион, что-то вроде Ванюши. Ионикэ был са­мым уважаемым шофером среди штатных во­дителей ЦК Компартии Молдавии, потому что первым узнавал все жизненно важные для во­дительского парка новости и сообщал их кол­легам — на импровизированных совещаниях, вроде того, что проходило сейчас на жутком сол­нцепеке у здания ЦК. Осведомленность Иона объяснялась тем, что он возил второго секрета­ря — Ивана Никитича Смирнова. «Волга» Ионикэ была самая «навороченная» — по мер­кам 1971 года. На крыше была мигалка. Впро­чем, такая же мигалка была и на крыше у «Вол­ги» Нику (молдавская краткая форма имени Николай, что-то вроде Коляна), который возил первого секретаря — Семена Кузьмича Гроссу. Заднего номера у «Волги» Ионикэ не было — вместо него было зеркало. Такая была странная мода у партийных машин. А передний номер выглядел так: 00 01 МКП. Машина первого сек­ретаря тоже имела зеркальце вместо заднего номера, но передний номер у нее был: 00 02 МКП. И, наконец, именно машина Ионикэ была той самой, единственной перламутрово-белой. Тако­го цвета, в принципе, не было в советской ав­томобильной природе. Эту краску для своей «Волги» привез лично второй секретарь, това­рищ Смирнов, из Японии.

—Говори, Ионикэ, что тянешь! Жарко же! — призвал рыжего Ионикэ Нику водитель перво­го секретаря ЦК.

—Жарко, — издевательски спокойно согла­сился Ионикэ, — Как в Кремле на ковре!

Ионикэ явно не торопился. Он был занят важным делом — на крышу своей перламутро­вой «Волги» он поставил маленький стакан­чик, в него медленно налил немного ледяного боржоми. Эту картину с мучительным внима­нием наблюдали голуби с ближайшего дерев­ца.

Один из них размышлял недолго, одурев и осмелев от жары, он для начала умеренно спорх­нул на пару веток ниже. Потом, ободряемый Ионикэ, быстро присел на крышу «Волги» и принялся пить, шумно трепеща крыльями, мол­ниеносно быстро тыкаясь клювом в бокал и во­ровато поглядывая на Ионикэ.

Ионикэ, попивая боржоми, сказал ему щед­ро и по-хозяйски:

—Голубь мира, а без водички — каюк. Пей, пей!

—Ну, так что там? — повторил нетерпеливо Нику.

—А сам что, не знаешь? — ответил Ионикэ важно. — Я второго человека в республике вожу,а ты — первого! Так что, первое лицо не знает, что знает второе?

—Обидные слова про Семена  Кузьмича говоришь! — обиделся Нику. — Первое лицо — на то и первое, что все знать не может. Ну, говори!

—Скажу, ладно! — важно сказал Ионикэ, он был доволен выдержанной паузой.

Все водители притихли и встали чуть ближе друг к другу.

—Лимузин готовить буду, — негромко сооб­щил Ионикэ. — Сам приезжает. — Ионикэ мно­гозначительно поднял глаза вверх.

—И? — осторожно спросил одни из водите­лей.

—И? — высокомерно обвел его взглядом Ионикэ. — И все! Если сам приезжает, значит, кто-то полетит!

Водители переглянулись и помрачнели.

Предсказанные Ионикэ кадровые чистки могли плохо отразиться на социальном положе­нии многих присутствующих.

— Кто-то полетит, — мрачно произнес второй секретарь ЦК Компартии Молдавии Иван Ни­китич Смирнов, и отпил минеральной воды из стакана. — Полетит тот, кто у нас полный дебил. Это ты.

Семен Кузьмич Гроссу выглядел растерян­но. Он всегда выглядел растерянно — наверное, от рождения, или, по крайней мере, с первых дней ответственной партийно-государственной работы.

Семен Кузьмич Гроссу, в принципе, был круглый дурак. В прямом и переносном смыс­ле. Ему было сорок пять. Он был курчав, как ангел, розовощек, в голубых глазах не было ни капли ума, зато в них угадывались целые реки спиртного. Семей Кузьмич был выходцем из села, и, несмотря на высокую должность, в душе он остался простым молдавским пастушком. Ра­ботать первым секретарем было для Семена Кузьмича мучительно трудно. Но иначе было нельзя — так уж сложилось, что именно его, простого молдавского пастушка, судьба вынес­ла сначала в рабочее училище, потом в райком комсомола— ну и так далее, пока однажды не вызвал Семена Кузьмича в высокий кабинет второй секретарь Иван Никитич Смирнов и не сказал ему:

— Вот что, Сеня. Нам нужен первый секре­тарь. Понимаешь? Первый человек. Ты нам под­ходишь. Происхождение у тебя наше— ни од­ного зажиточного человека. Парень ты неглу­пый. В партии ты давно. Знаю, что ничем, кроме отстающего колхоза, не командовал. Сеня, я все знаю. Мне такой и нужен. Не бойся. Все что надо, расскажу.

С того дня прошло пять лет. Семен Кузь­мич пообвыкся, конечно, с должностью, но первый испуг, который он испытал в огром­ном государственном кабинете Смирнова, так и не прошел — Гроссу боялся Смирнова, как огня.

В принципе, для этого были все основания.

Ивану Никитичу Смирнову было пять­десят.

Он был ставленником Москвы в Молдавии. Назывался он вторым секретарем, хотя факти­чески руководил республикой. Был он человек мощный. Невысокий, коренастый, с громопо­добным басом. Весь как будто сделанный из гра­нита. Прирожденный организатор любого мас­штаба. Его потенциал позволил бы ему давно получить место в Кремле. Но Иван Никитич не стремился в Кремль. Там было тесно и опасно, там было множество таких же властителей мира, каким по природе был он. В Кремле у Ивана Никитича были враги. Но был у него в Кремле друг, который стоил всех врагов вместе взятых. Звали его Леонид Ильич Брежнев.

Брежнев воевал со Смирновым в Отече­ственную, и поговаривали, что тот однажды даже спас Брежневу жизнь. Это Брежнев назначил своего друга наместником в Молдавии.

Потому в солнечной Молдавии Смирнов об­ладал самой полной властью, какую только до­пускал социалистический строй. То есть, влас­тью жреца. Вестника бога.

—         Сеня, пора учиться работать. Скоро пен­сия, Сеня. Персональная пенсия союзного зна­чения! Ее, между прочим, надо еще заслужить, — распекал Гроссу Иван Никитич Смирнов.

Семен Кузьмич сказал негромко:

—         Я учусь. Не все получается сразу, сами знаете.

—         Знаю, — посмотрел Смирнов на Гроссу и безнадежно махнул рукой. — Пять лет, Сеня! За пять лет люди... в мое время Германию клали на лопатки! А ты не научился ничему. Вообще ничему! Что ни говори, я в тебе не ошибся. Ты настоящий вожак, Сеня.

Семен Кузьмич пристыженно молчал.

—Ладно. Что делать, чтобы Леня приехал, побыл и уехал довольным?

 -  Что? — с надеждой спросил Гроссу.

—Нужно для начала узнать, что любит Леня. А поверь мне, есть множество прекрасных ве­щей, которые Леня любит.

—А у кого узнать?

—У меня, Сеня, — сказал Смирнов, с грус­тью глядя на Гроссу. — Узнать надо у меня.

Иван Никитич встал из-за стола и широко прошелся своими коренастыми шажками по комнате.

—        Знаешь ты вообще, что за человек Леонид Ильич Брежнев?

Гроссу посмотрел с испугом на портрет Брежнева, висевший на стене в кабинете Смир­нова.

—Не знаю, — честно ответил I россу. — Я и в Кремле был всего три раза, два раза — на съез­де, и один раз — на елке.

—И нечего тебе там делать, — сказал успо­каивающим тоном Смирнов.

—А правда, вы с Леонидом Ильичом воева­ли вместе? — спросил робко Гроссу. — Люди говорят, вы даже жизнь ему спасли.                                        

— Ну... — Смирнов скромно повел своей квадратной фигурой. — В общем, было дело.

Иван Никитич взглянул с нежностью на портрет Брежнева, и Гроссу в этот миг показа­лось, что картины войны отразились на его су­ровом лице, грохот взрывов и отрывистые вы­крики — по-русски и по-немецки — наполнили внезапно кабинет, а по стенам пробежали отра­жения пламени яростного сражения.

Видел Иван Никитич в ту секунду горячий рукопашный пой. Вот рослые свирепые фрицы, человек пять, со всех сторон обложили, и уже заорали торжествующе что-то, на лающем сво­ем языке, а через секунду, как пить дать, уло­жили бы Леню Брежнева.

Но тут пришел ему на выручку Ваня Смир­нов — он и в молодости голосом обладал зыч­ным, а кулаком — пудовым. И вот уже Смир­нов страшными подзатыльниками и поджопни­ками, приправленными крепким русским словцом, разгоняет фрицев.

Во все стороны бегут с позором перепуган­ные таким обращением немцы, бегут — куда глаза глядят, от его дорогого друга Лени.

— Да... - восхищенно сказал Семен Гроссу. — Человек! — Кажется, и он видел картину страш­ного боя, и был сражен наповал отвагой чело­века, с которым ему выпала честь вместе руко­водить республикой.

Иван Никитич, напротив, от его восклица­ния вернулся из военных воспоминаний в кабинет Семена Гроссу.       

— Ни черта ты не знаешь, мой молдавский друг, - сказал незлобно Иван Никитич. - Леня
Брежнев - это не человек. Это энциклопедия наслаждений.

Семен Кузьмич посмотрел па Смирнова испуганно.

— Советских наслаждений, я имею в виду, — пояснил Смирнов. — Он любит хоккей, цирк, народные танцы, Сеня. Хорошее застолье, ко­нечно. Шары воздушные любит. В конце офи­циального приема можно запустить в небо. Яр­кие чтоб были. Воспринимай эту информацию как мой подарок тебе. Хотя и Москве это известно каждому школьнику. Но ты, Сеня, не в Москве. К счастью. А еще он любит музыку, Сеня.

—Какую музыку? — спросил Гроссу.

—Всякую, — секунду поразмыслив, ответил Смирнов. — Бодрую. Грустную. Всякую.

—Понял,— оживился Семен  Кузьмич,— Постараемся.

—Давай, старайся, — сказал Смирнов. — Не обосрись. Леня приезжает во вторник.

Уже в дверях кабинета Иван Никитич Смир­нов на секунду задержался и посмотрел на пор­трет Брежнева, висящий над столом первого лица республики.

—        Леня Брежнев  - человек, — сказал Смир­нов задумчиво, поглядев куда-то мимо Семена Гроссу, — такой же, как все. Хоккей, цирк — это не мечта, Сеня. А есть мечта. У каждого есть мечта, Сеня. Это второй мой подарок. Это знают не все, Сеня. Даже в Москве. Подумай над этим. Звони мне после сиесты, держи в курсе.