Дневник 1908-1915

Дневник 1908–1915

14 (четверг)

Поехал к Руманову. Лифтовщик сам заговаривает. Ответа еще нет. Посидели хорошо, тянул в «Луна-Парк» [5]. Заходил к Кожебаткину – нет; наверное на скачках. К Сапунову; его встретил, он ругается. Поехали в «Собаку», где был Пронин и Цыбульская. Заехали на моторе за Назарбек. На вокзале дождались Яковлеву и Бебутову. Поехали [6]. В Териоках сыро и мрачно. Встретили нас кисло, но у них очаровательный лакей Василий, просто прелесть. Яковлева и княжна страшно хотели есть. Н<иколай> Н<иколаевич> послал нас в «Казино», обещав прийти вскоре. Посмотрели театр и стали ужинать. Н<иколая> Н<иколаевича> все не было, мы послали Кузьм<ина>-Карав<аева> за деньгами, думая расплатиться и уехать. Приводили нам Сомова для развлечения. Наконец пришел Сапунов и стал сердиться и ссориться. Решили поехать кататься. Насилу достали лодку. Море – как молоко. Было неплохо, но когда я менялся местами с княжною, она свалилась, я за нею, и все в воду. Погружаясь, я думал: «Неужели это смерть?». Выплыли со стонами. Кричать начали не тотчас. Сапунов говорит: «Я плавать-то не умею», уцепился за Яковлеву, стянул ее и опять лодка перевернулась, тут Сапунов потонул. Лодка кувыркалась раз 6. Крик, отчаянье от смерти Сапунова, крики принцессы [7] и Яковлевой – ужас, ужас. Море пусто. Наконец Яковлева увидала лодку. Еще минуты две, и мы бы погибли. Держались минут 20–25. Выволок матрос нас, как поросят. В лодке новые рыдания о Сапунове. Все время я думал: «Боже, завтра приедет милый Князев, а меня не будет в живых!» Потемкин довел меня до дому. Бегала, рыдая, Чекан, посторонняя публика интересовалась. Раздели меня, уложили, за стеной рыдала принцесса. Все время ходили. Был жар и бред. Мгебров дал мне 40 кап<ель> валерьяны. Утром Л<юбовь> В<асильевну> и княжну увез Потемкин. Какой ужас, ужас. Мне представлялся Сапунов в какой-то утопленной чехарде [8].

19 (воскресенье)

Встал рано. Все хорошо, но как одиноко. Писать, читать, молиться, плакать. Да. Времени 50 часов. Писал у конторки. Вид московский, полу-келья, полу-купеческая горница. Погода ясная. Юрочка спит. Вернулся в 10 ч., была оргия чуть ли не с опиумом. Микл<ашевские> ездили на Карповку с иоан<н>итами [7]. Смотр<ел>, как спит Юрочка, сынок. Нежно невероятно. Но сумрачен. Да и в самом деле, с последним Ивановым обращаются лучше, чем с Юрочкой, а он как выше их. Много дела очень. Это ужасно. Купили кое-чего. Вишень. Будто хозяева. Обедали очень прилично и вкусно. Потом он за конторкой писал, я спал немного. Завести еще лампадки и совсем русский рай [8]. Но ушел рано. Поскучал, но от чая прошло. Работал. Барышня сладко и печально играла. Может быть и стерва, конечно. Но зачем так думать: ей до меня нет дела. Читаю Лескова.